|
<<Проработав 15 лет в
Третьяковской галерее, из них последние четыре – хранителем и лектором в
отделе новейших течений под руководством Андрея Ерофеева, не могу промолчать
в ситуации, когда отдел, из которого я ушла некоторое время тому назад из-за
переезда в Лондон, находится на грани уничтожения. Не повторяя фактов,
известных из сообщений информационных агентств, а также из большой статьи
Е.Деготь, глубоко и подробно анализирующей ситуацию с увольнением Ерофеева и
заведением на него уголовного дела, хочу обратиться к музейному аспекту
проблемы.
В понедельник был опубликован комментарий представителя руководства
Третьяковской галереи: «Причина увольнения Ерофеева заключается в том, что
он не обеспечил необходимый уровень учетно-хранительской деятельности отдела
новейших течений». Несмотря на то, что почти все относятся к этой,
достаточно расплывчатой, формуле как надуманной, называя главной причиной
увольнения заведующего отделом нестыковку эстетических парадигм
традиционного коллектива галереи и молодого отдела новейших течений – и это
чистая правда – все же такая формулировка относится и к нам, хранителям
отдела, поэтому считаю своим долгом ее прокомментировать. В общем-то,
хранителей отдела, и правда, можно было бы обеспечить: например,
вместительным запасником, оборудованием для него, компьютерами. Но мне бы не
хотелось присоединять здесь свой голос к плачу музейных хранителей всего
мира, работа которых никогда не бывает материально обеспечена в полной мере.
В России, пожалуй, особенно, но и за рубежом, в частности, крупнейших музеях
Лондона, проблема вместить растущую коллекцию в старые запасники стоит очень
остро. Андрей Ерофеев не ставил себе задачи «обеспечить уровень»
хранительской работы. Он эту работу просто делал, делегируя ряд задач
сотрудникам отдела и предоставляя им достаточно высокую степень свободы. Его
задачей, и даже, я бы сказала, миссией, было сохранить и приумножить
музейный фонд современного искусства в нашей стране. Хочу обратить на это
внимание: именно музейная работа с современным искусством является главным
приоритетом данного куратора. Не продажа картин на аукционе, не создание
успешного бизнеса частной галереи, не использование искусства для
политтехнологий, а сохранение и показ в музее, который является пока
единственной изобретенной человечеством формой бескорыстного показа
искусства.
В задачи хранителя музея со времен эпохи Просвещения входит не только
регистрация наличия работ, но и научная обработка коллекции, которая,
понятное дело, невозможна без проведения выставок: только на выставке,
расположив определенным образом материал, можно понять, как к нему следует
относиться в исторической перспективе и в контексте данного времени и места.
И представить его в достойном виде публике. И в этой деятельности, в
создании представительного музейного собрания российского искусства,
легитимирующего это самое искусство как в глазах мирового художественного
сообщества, так и отечественной публики, а также репрезентации этого
искусства, Ерофееву нет равных. Каждый год отдел открывал выставку, которая
выделяла какой-то определенный аспект российского искусства, помещая его в
интернациональный и исторический контекст. Каждая выставка расширяла наш
взгляд на российское искусство и способствовала его лучшему пониманию.
И ни один хранитель отдела новейших течений ГТГ не занимался только
регистрацией и хранением работ: все участвовали в организации выставок,
встреч с художниками, читали лекции. Работа музейного хранителя это, с одной
стороны, рутинная и, так сказать, базовая работа, требующая усидчивости и
аккуратности. С другой стороны – в ней есть интрига тайны: только хранитель
может беспрепятственно входить в «святая святых» музея – запасник, у него
есть почти свободный доступ к коллекции, которую публика никогда не увидит
целиком, и достаточно большие полномочия в ее изучении. Но, поскольку работа
хранителя скрыта от глаз публики, для человека непосвященного в ней всегда
есть элемент интриги заговора, некоего неясного злоупотребления: если группа
людей занимается чем-то за закрытыми дверями – а двери запасника закрыты
всегда – то кто их знает, какие страшные тайны могут там скрываться. Именно
поэтому важные решения хранительской работы всегда выносятся коллегиально –
любому приобретению работы, публичному ее представлению на выставке или
реставрации предшествуют специально разработанные для этого процедуры
обсуждения. В настоящее время работа хранителя – и далеко не только в России
регулируется развитой системой инструкций, правил – как общегосударственных,
так и локальных, учитывающих особенности того или иного музея.
Именно таким образом обстоит дело и в Третьяковской галерее. Этот музей,
создававшийся в ХIX веке как частная инициатива с целью поддержки передовых
явлений в искусстве, в ХХ веке стал одним из крупнейших государственных, в
основе систематизации коллекции которого лежит научно-технический принцип.
Ее хранители разделены на отделы по эпохам: к примеру, «древнерусское
искусство», «XVIII - первая половина XIX века», «Вторая половина XIX века» и
так далее. Но в каждой эпохе, за исключением, понятно, древнерусской, здесь
отдельно существуют отделы «живопись», «скульптура» и «графика». Так
сложилось исторически, и не потому, что у живописи и графики, скажем,
передвижников, были различные эстетические ориентиры, а просто в силу того,
что для их хранения нужны были разные помещения: для графики – закрытые
шкафы в полутемных комнатах, для живописи – просторные залы, обязательно с
естественным светом, иначе картина темнеет и может заболеть грибком.
И вот начале 2000-х в Третьяковской галерее появляется отдел, эпоха которого
– современность и постсовременность, а 90 процентов материала не является ни
живописью, ни скульптурой, ни графикой. К какой из традиционных техник,
например, отнести хрестоматийную работу Риммы и Валерия Герловиных «Предметы
с планеты ФС-Х», представляющую собой 36 мешочков из черной саржи с зашитыми
в них предметами советского быта, или работу Константина Звездочетова
«Роман-холодильник», являющий собой расписанный художником допотопный
холодильник «ЗИЛ» с красноречивым наполнением? Или инсталляцию Ильи Кабакова
«Ящик с мусором», который, и вправду, является ящиком, наполненным мусором –
предметным и словесным? Все эти работы «живых классиков», кстати, можно пока
увидеть в постоянной экспозиции Третьяковской галереи на Крымском валу.
И тут оказалось, что не существует музейных инструкций, регулирующих
музейное хранение таких вещей. Само по себе их нахождение в художественном
музее, по сути, было нарушением инструкции. Но современный художник не
читает музейных инструкций и он продолжает, несведущий, создавать вещи, от
которых плачут музейные реставраторы, потому что их учили только реставрации
живописи, скульптуры и графики. И Андрей Ерофеев собирал работы этих не
читающих инструкции художников, пополняя музейную коллекцию. В интервью «Эхо
Москвы» Валентин Родионов сказал, что оказывается, «дело в том, что
коллекция так называемая, Ерофеева, она была передана в 2002 году по приказу
Министра Швыдкова нам из Царицына, она довольно серьёзная». При этом не
уточняется, что каждая, буквально каждая вещь «царицынской коллекции», а
речь идет более чем о тысяче вещей, была помещена туда стараниями Ерофеева и
его отдела: выбрана, выпрошена, выторгована, уговорами и обещаниями добыта у
художника, редко – куплена для музея, опять-таки, по низкой цене – ведь для
общего дела стараемся, для русского искусства, для русского общества. И
художники соглашались, дарили, передавали на безвременное хранение, снижали
цену. Мы живем сейчас в довольно циничном словесном поле, и когда я пишу эти
строки: «для общего дела, для искусства, общества», думаю – ну кто сейчас
серьезно отнесется к этим словам. Но точно знаю, что Андрей Ерофеев всеми
силами стремится создать музейную коллекцию, открытую для общества и
служащую этому обществу. И он сам эту позицию ясно артикулирует в своих
статьях.
Я хотела бы оспорить мнение, которое высказывается в некоторых изданиях о
якобы существовавшем «бардаке» в хранении. В хранении отдела новейших
течений не было беспорядка. Были нескончаемые споры о том, по какому
принципу систематизировать коллекцию и постоянные попытки Андрея Ерофеева и
его хранителей распределить работы в соответствие с какой-то ясной логикой,
которая, понятно, вырабатывалась по ходу дела – ведь мы же исторически
первые, кто музеефицировал этот материал, сохраняя его для истории, для
общества. Были.
Мне очень жаль, что теперь ничего этого не будет: не будет яростных споров о
том, куда отнести ту или иную вещь – не только в смысле понимания связей
различных явлений в искусстве, но и пространственно-бытовом: каким образом
«впихнуть» все ценные работы в помещение, которое для них явно тесно. Это,
впрочем, общая проблема всех музейных запасников, ни Третьяковка, ни отдел
новейших течений здесь не исключение. И при этом организовывать выставки,
служащие осмыслению истории отечественного искусства. (организация которых,
помимо всего прочего, связана с просмотром а, значит, с перемещением со
стеллажей сотен и сотен весьма крупногабаритных работ, только десятая часть
которых в результате войдет в экспозицию, - в помещении, где даже 2-3
работы, сдвинутые со своих мест, полностью перегораживают проход, но это я
так, к слову «бардак», которое лично меня задело). И не будет больше наших
лекций, которые были, совершенно точно, единственным систематическим курсом
по истории современного российского искусства в Москве. И регулярных
публичных встреч с крупными художниками, и клуба для юных мастеров искусства
и многих выставок, которые задумывались отделом. И пополнения коллекции и
библиотеки галереи – никто в пылу даже и не вспомнил, что Андрей Ерофеев не
так давно организовал передачу в библиотеку ГТГ нескольких сотен редких в
нашей стране и крайне нам необходимых изданий по современному искусству. А
еще собирались выучить за границей реставратора, который был бы компетентен
работать со сложными техниками современного искусства… Кто теперь будет все
это делать, если отдел расформируют? Точно знаю, потому что была там сама,
что людские ресурсы Третьяковской галереи хотя и прекрасны, но не столь
безграничны, чтобы она могла себе позволить бросаться десятком
профессиональных специалистов в области современного искусства (которых в
нашей стране насчитывается всего пока несколько десятков) во главе с одним
из лучших, а, может быть, самым лучшим музейным куратором.
|
