В 2007 году, один из членов жюри, российский искусствовед и куратор Андрей Ерофеев, в то время еще заведующий Отделом новейших течений Третьяковской галереи на Крымском валу, оптимистично говорил в интервью о всестороннем подъеме современного искусства в России, о том, что премия Кандинского – это возрождение интереса западного зрителя к russian contemporary art. Без сомнения, последнее нашло свое воплощение в небольшом турне по Европе: Берлин, Рига, а теперь и Лондон, где были представлены работы номинантов и лауреатов премии 2008 года. Выставку курировал небезызвестный европейской арт-сцене Олег Кулик. Цель была достигнута: современное искусство России предстало перед глазами не только знатоков, но и перед простым зрителем. Более того, сценарное развитие премии было выдержанно почти в западном стиле: с попыткой создания ультрамодного «имиджа» в аутентичном антураже Винзавода и с грандиозной церемонией награждения. СМИ пиcали восторженные отзывы, возвещая о появлении новой независимой премии в России.

Премия Кандинского 2008 года отрезвила многих после  скандала на церемонии награждения, спровоцированного  демаршем лауреата премии прошлого года Анатолия Осмоловского и пикетом левых интеллектуалов, группы "Что делать?" и социалистического движение "Вперед".  Казалось, что можно было усомниться в адекватности и компетентности премии, которая выбирает на главную номинацию художника с профашистскими взглядами (Алексей Беляев-Гинтовт).

В 2009 году  вектор движения отечественной премии, которая как лакмусовая бумажка якобы должна выявлять новейшие тенденции в отечественном художественном процессе, выбрал совершенно новое направление. Если в 2007 году пытались создать некий ультрамодный «имидж» премии, то теперь, как и в прошлом году, в этом не видят особой необходимости, избрав для этого затертый до дыр советский антураж ЦДХ. Учитывая новую направленность премии, подобный выбор обусловлен попыткой убить двух зайцев. С одной стороны, с работами номинантов на премию ознакомились простые смертные и художественное сообщество. С другой, как известно, церемония награждения проходила в концертном зале Барвиха Luxury village, что говорит о явной коммерческой направленности нынешней премии, о чем уже не раз упоминалось в СМИ. Иными словами, премия Кандинского стремится выйти на новый уровень арт-рынка, привлекая уже не столько потенциального западного покупателя, сколько российского. В конце концов, получается и волки сыты, и овцы целы.

Критика по поводу коммерциализации премии была вполне предсказуема, но в свете  нынешней ситуации – бессмысленна. Безусловно, что на начальном этапе премия Кандинского стремилась укрепить идеологические позиции современного российского искусства, а теперь нацелена на то, чтобы сформировать для него финансовую поддержку не только со стороны западных инвесторов, но и привлечь новых потребителей в нашей стране. Обнажение столь прозаичной стороны дела многим покажется неприятным, но это естественный и  неизбежный процесс. Другой вопрос, как такой поворот событий может отразиться на содержании самой премии.

Шалва Бреус, издатель журнала «Артхроника» и председатель Попечительского совета премии Кандинского, в интервью Оксане Саркисян определил новую тенденцию развития российского современного искусства как «возвращение к пластической форме».  Более того, сам Андрей Ерофеев вторит словам Бреуса, говоря об умирании концептуального и аналитического подхода в искусстве, о вторжении чувственного и эмоционального языка. Вероятно, с этим связан не только выбор работ, но и подчас примитивная компоновка внутри выставочного пространства. Это однозначно можно обнаружить в работах финалистов в номинациях «Медиа-арт. Проект года»( Аристарх Чернышев и Алексей Шульгин) и «Молодой художник. Проект года» (Александра Фролова со своим «Love me blaster - Принцесса»). Без сомнения, крититэймэнт и латексная эстетика вместе ужились лишь за счет своего яркого, пестрого формообразования, а не за счет родственной концептуальной основы. И это не единственный пример. Буквально, то же самое относиться и к триптиху Семёна Файбисовича «Подружки»(2009) и к работам Дмитрия Шорина из проекта «Рабочий стол» (Война и мир, 2009), где произведения обоих художников связаны лишь сходством визуальных детских образов. Поэтому становится понятным, что сама выставка номинантов составляет не цепочку групповых, тематических и идейных высказываний, а скорее сольные выступления каждого художника, корреспондирующего с другими в заданном пространстве только благодаря лишь внешнему подобию.

Следовательно, все это в полной мере отвечает задаче, поставленной инициаторами премии Кандинского в этом году: торжество пластического и чувственного. Чтобы воплотить задуманное, необходимы были недостающие элементы, собственно, сами художники. В номинации «Проект года» из трёх указанных художников двое - московские концептуалисты: Вадим Захаром (представленный еще в номинации «Медиа-арт. Проект года») и Павел Пепперштейн. Иными словами, были выбраны представители мощного бренда российского искусства, гарантирующие успех. Недавний участник Третьей Московской биеннале и Венецианской биеннале 2009, Павел Пепперштейн представлял свой футуристический проект универсального «города Россия» (2007), где витальные формы создают идеальную среду обитания для каждого человека. Призывая сохранить исторические и культурные центры Москвы и Санкт-Петербурга, подвергнутые кардинальной «пластической операции», художник предлагает в качестве альтернативы всем перебраться в новый город-будущего, строительство которого будет проходить где-то в районе Бологое-Высший Волчок. В утопическом, «будетлянском», живописном проекте Пепперштейна, несомненно, эхом отзываются футуристические фантазии художников авангарда, мечтавших о светлом будущем.

Другая  линия корреспонденции с традиционным русским искусством связана с народным творчеством. Новейшие достижения науки, которые художник Николай Полисский и Никола-Ленивецкие промыслы (финалист в номинации «Проект года») отобразили в проекте «Большой адронный коллайдер», ассоциируются с «деревенскими ремеслами и забавами». Словно славянские изваяния языческих идолов, деревянные конструкции призваны символизировать «полумифический» характер современной науки. Продолжил линию обращения к фольклорным традициям Евгений Антуфьев в «Объекте защиты» (финалист в номинации «Молодой художник. Проект года»), изображающий мифологическое сознание в своих малоформатных объектах – оберегах,  как инструментах спасения от окружающей действительности, что соответствует мировоззрению примитивных народов. В общем, выбраны художественные произведения, цитирующие популярные и вечные темы русского искусства: утопия, русский авангард, иконопись, сакральность и фольклор.

Таким образом, можно с легкостью говорить о том, что представления о новых тенденциях современной российской арт-сцены отчасти зиждется на трех китах русского классического искусства – иконопись, русский авангард и фольклор.

Хотя, все же альтернативное понимание russian contemporary art было продемонстрировано в работах финалистов, которые были представлены в номинациях «Молодой художник. Проект года» (Александра Фролова, MAKE) и «Медиа-арт. Проект года» (А.Чернышев и А.Шульгин, Юлия Девляшова и Александра Тощевикова).
Вселенская  любовь, пропагандируемая в футуристической латексной скульптуре Фроловой, противопоставлялась ироничной критике общества потребления и «тотальному господству информационных технологий» в проектах Чернышева и Шульгина. На фоне работ последних «LoveMeBlaster» выглядит самой настоящей «масс-жвачкой», которую восторженные зрители каждый раз с интересом пережевывают. В принципе, в этом году выбрали довольно слабых молодых художников, чьи работы тематически повторяли работы художников в других номинациях. Концепция общества потребления MAKE перекликается с яркими образами criti-pop Чернышева и Шульгина. В то же время, идея мифа звучит не только у Полисского, но, как писалось выше, у Антуфьева. Непонятными остались дуэт Юлии Девляшовой и Александры Тощевиковой. Их «Кофе-брейк» похож на курсовую работу первокурсницы какого-нибудь режиссерского факультета. Складывается впечатление, что их выбрали по совершенно топорному принципу, соблюдая лишь указанные номинацией рамки.

Еще до церемонии награждения  было очевидным то, что в номинации «Проект года» победу одержит Вадим Захаров. Такая весомая фигура  в современном российском искусстве в целом, и в московском концептуализме в частности, имела явное преимущество по сравнению с остальными конкурентами. Тот факт, что за все время существования премии Кандинского он единственный из всех художников, которого выбрали в двух номинациях, говорит о многом. В положении бесспорного лидера оказался и проект Чернышева\ Шульгина, у которого был (если не считать Захарова) откровенно несерьезный и слабый противник в дуэте Девляшовой\ Тощевикой. Молодой художник года Евгений Антуфьев разбавил иконописно-авангардные образы и крити-поп своим интровертивным и мифологизированным творчеством.

Завершая  очередной этап выявления и идентификации  новейших тенденций в современном  отечественном искусстве, премия Кандинского в итоге выбрала произведения безусловно достойных художников. Но тот цельный образ, который они создают, остается абсолютно клишированным. Русское искусство эпохи пост-постмодернизма по-прежнему ассоциируется с сакральностью Древней Руси, народными промыслами  и авангардом начала XX века.