ЕЖЕДНЕВНЫЕ НОВОСТИ ИСКУССТВА@ARTINFO




В МИРЕ  В МОСКВЕ В РОССИИ  В ПИТЕРЕ  В ИНТЕРНЕТЕ  ПЕРИОДИКА  ТЕКСТЫ  НАВИГАТОР АРТ ЛОНДОН - РЕПОРТАЖИ ЕЛЕНЫ ЗАЙЦЕВОЙ АРТИКУЛЯЦИЯ С ДМИТРИЕМ БАРАБАНОВЫМ АРТ ФОН С ОКСАНОЙ САРКИСЯН МОЛОЧНИКОВ ИЗ БЕРЛИНА ВЕНСКИЕ ЗАМЕТКИ ЛЕНЫ ЛАПШИНОЙ SUPREMUS - ЦЮРИХ  ОРГАНАЙЗЕР  ВЕЛИКАНОВ ЯРМАРКИ ТЕТЕРИН НЬЮС ФОТОРЕПОРТАЖИ АУДИОРЕПОРТАЖИ УЧЕБА РАБОТА КОЛЛЕГИ АРХИВ

Метафизика Венеции, о пользе Искусства и потайной смысл Бьеннале.

Глеб Смирнов
29 мая 2011 года.

Если в Рим едут затем, чтобы у руин задуматься о конечности цивилизаций, о судьбоносных событиях и истоках европейской истории, если во Флоренцию приезжают для воспитания хорошего вкуса, Венеция же нужна… непонятно зачем. Сюда приезжаешь то ли за качественной меланхолией, то ли за безотчетным ликованием, и часто это в одном флаконе.

И честно говоря, здесь не хочется ни вспоминать, ни бегать по музеям. Здесь нечего рассказывать про Дожей, здесь надо только смотреть, разнеживши глаз на мякине прекрасного, и верить. Верить в то, что всё это - правда. Венецию хочется пережить как целое, как событие. Потому что она чудо.

Архитектурное, прежде всего: город-амфибия. Гибрид. Не-город. Блажь - колоссальная, монументальная блажь. Кажется, это Кокто острил, что, после Венеции, нужно бы попробовать строить в воздухе. Он хотел сказать, что, воистину, есть в этом городе что-то противоестественное. Дворцы с колоннами, мраморные храмы, колокольни - всё это на нестойкой, зыбкой плёночке воды. Поневоле спохватишься: вот зажмуришь глаза, откроешь - а вдруг исчезнет?

Когда говорят, что искусство - это чудо, то это в буквальном значении этого слова, поскольку чудом называется то, что необъяснимо законами природы, или им противоречит. Венеция - образец такого вызова природе, она вся торжество неорганичности и нефункциональности, и стоит и настаивает на своей противоестественности, на культе необязательного, она вся сделана вопреки природе и облицована ненужным мрамором, - воплощенное излишество, сплошное соревнование орнаментов и статуй. Убыльное и бесполезное. И все-таки она почему-то будит в нас уважение ко всему «бесполезному». Которым и является искусство, не так ли?

Вот почему в Венецию - как в первостихию искусства - всегда стремились поэты и художники, искать здесь утешения, вдохновения и отдушины. Ибо она наполняет их ликующим сознанием, что есть ещё стихия, которая с ними заодно, что они с Венецией сообщники в заговоре против этого пресного, расколдованного мира.

Каждый мало-мальски уважающий себя писатель почёл своим долгом красиво высказаться о Венеции... Кто скажет последнее слово? Да и что ещё остаётся сказать о ней? Ровным счетом ничего, это город Уже Сказанного. Делать нечего, тогда просто пройдемся с ревизией по общим местам.

К общим местам принадлежит мнение, будто Венеция - умирает, Венеция город стариков. Пожалуй, действительно, приезжать сюда стоит под старость: этот город - как премия за карьеру и награда за пережитое. Да и прощаться с жизнью тут почему-то легче. Но где старики? Хорошо бы - они тихие. Увы, сей город кишит горластой молодежью: здесь два крупных Университета и художественная Академия.

Мёртвый якобы город, типа Помпеи?… Ах, если бы! Это вообще большая привилегия, быть помпеями. Именно Венеция в меньшей мере Помпеи, чем многие другие города, где тот же смог ничуть не лучше помпеянского пепла с неба, только убивает медленней и менее романтично. Пожалуй, именно те города, что идут в ногу с временем - суть незаметно агонизирующие помпеи.

И тут нас осеняет следующее. Венеция, несмотря на то, что внешне практически не изменилась эдак с XVII века и, в виде исключения, парит над многими проблемами современности, в которой по всей видимости никак не участвует, является беспрецедентно со-временным городом. Дело в том, что в больших городах-метрополиях, живя в режиме хронической нехватки времени, ты не замечаешь времени, чувствуя его не иначе как «нехватку», то есть живешь  в н е  его. Иное дело Венеция. Здесь получается наслаждаться временем, день-деньской упиваясь его роскошной материей, почти осязая его чувственно. Недаром здесь ты не стесняешься бездумно, беззаботно, безнаказанно проведённых часов.

Интриги бирж, потуги наций.
Лавина движется вперед.
А все ж под сводом Прокураций
Дух беззаботности живет.
(В.Ф. Ходасевич)

Классическое место для этого: хотя бы «Флориан», аккурат под Новыми Прокурациями (да и любое другое). Борхес не так давно отражался в этих зеркалах, сидя за стеклом, как некий диковинный экспонат человечества в витрине, и думал о времени, выпутывался из его лабиринта... Величайший знаток Времени сидел в одной из уютнейших его ловушек.

И думал, быть может, так: «Венеция, господа, ставит перед нами вопрос о времени с остротой и основательностью, на которую не способен никакой другой современный (лучше сказать современничающий) город. Поэтому Бьеннале не воспринимается здесь чем-то чужеродным, несмотря на эстетическую отчужденность города от всего этого. Ибо размышление о Времени всегда протекает в форме со-времен-ного ему искусства».

- Объяснитесь, маэстро.

- Дело в том, что Время, как оно ни всесильно, не имеет определённой материи и терзается своей абстрактностью, остро нуждаясь в том, чтобы вылиться во что-то, обрести отчётливую форму (и какой-то смысл). Стать объектом.

Из неосязаемого сделаться осязаемым Время может только через Искусство - по той причине, что Время протекает, по сути, в изменениях Языка. Именно художники профессионально заняты задачей революционизации языка. Таким образом работа художника - в коренном онтологическом смыслe - в выдвигании рацпрeдложeний по о-формлeнию Врeмeни, подбираниe «подходящих», син-хронных Ему языковых артикуляций, - так сказать, "фигур Хроноса". Искусство есть зримое протекание времени, отлившегося в творениях человеческого гения.


Так что модель художника, с которой он лепит тот или иной образ - это всегда Время, в бесконечных своих ипостасях. Именно это имеет сказать Вермеер своей глубокомысленной картиной-притчей «Искусство живописи» 1666 года, где изображён сидящий спиной к публике живописец и его подопечная - тихая женщина с фанфарой наготове и лавровым венком. Женщина эта - Клио, муза истории. По нашей версии, это не столько муза истории, сколько - муза истории Искусств.
<Ян Вермеер Дельфтский «Художник и модель», 1666 год, Вена>

Согласимся с Гeгeлeм, что история есть череда бeсчислeнных попыток конфигурации духа врeмeни. Но и возразим ему: поступь времени слышна не в повседневной политической истории с её эфемерными триумфами и поражениями, не в социальной канве смут, переворотов или династической хронологии. Всё это - оборотная сторона Времени, причём сторона позорная для репутации человечества (назовём его «дурное Время»: так, интриги бирж, потуги наций). История как таковая - это всегда безвременье, хорошо документированное газетами и закамуфлированное сенсациями безвременье, и только в развитии искусств (будь то музыка, изобразительные, театр, наука, словесность, хореография, философия, архитектура), бъётся истинный пульс Времени. И это единственная история, ради которой стоит жить.

Ответ же всему остальному: полная и безоговорочная беззаботность. И пусть под сводом Прокураций дух беззаботности живёт!

Да, у человечества нет другой более отрадной истории, кроме истории искусства - ибо она есть история бессмертий. Вот в этом-то и состоит самая большая польза искусства.

Художник есть человек, азартно заинтригованный течением времени, - он единственный, кто его слышит, чувствует кожей и именно поэтому способен выражать в том или ином Языке. Искусство, по сути, - коллeктивная потуга таких людей угодить Хроносу, материализовав его. Вот на чём построено мистическое возбуждение в той азартной art-game, разворачивающейся на Бьеннале и подобных мероприятиях. Тут всe больше сообщники, нежели конкуренты. Кто сознательно, кто инстинктивно, но все движимы амбициeй создать вeщь, которая подвeрсталась бы к Истории искусств, оставшись знаком эпохи, «логотипом» данного момента.

Отсеивается подавляющее большинство желающих. Но тот, кому удалась попытка угадать и осалить, - получаeт всё. Время целует его и дарует ему что угодно: имя, славу, дeньги, судьбу, миф, вечность, обожествление. Вспомним слово Одена: "Время боготворит Язык, и всех, кем он жив".

Но как мало тех, кто оказывается способным на современность (и следовательно, на вечность)! А все остальные, горе-соискатели - добыча вод Леты, куда и соскользнут; а соскользнут почти все с этих пологих берегов, как ни цепляйся… Именно водами Леты, водами Забвения, и омывается этот город.


Маршрут 1.

Где пропустить стаканчик.

 

Исторически сложилось, что это мероприятие, Биеннале, проходит под высочайшим патронатом Бахуса - так что всё то, что удается вспомнить, годами происходило не иначе, как в приятном угаре этильных паров. Великолепный венецианский остроумец и opinion-maker, мистер Энтони Кларк, которого знают многие бьеннальные старожилы, произнес однажды бессмертную фразу, которой сказано всё: «О да, господа, во всём мире существует только одно событие, сравнимое по своему значению с венецианской Биеннале. Это - Октоберфест в Мюнхене!»

Вообще и в принципе, Венеция довольно пьяный город. Местные жители за воротничок закладывают постоянно (впрочем никогда не напиваясь) - их так меньше укачивает. Впрочем, аутентичных мест, где ещё жив дух беззаботного пропускания омбр («омбра», дословно «тень» - венецианское название для стаканчика домашнего вина) с каждым глобалистским годом всё меньше; одной из последних цитаделей остаётся винный погребок «Bottegon»

Enoteca Al Bottegon
Dorsoduro 2104
Пн-сб 08:30 - 21:30
Закр. в воскр.

где ошиваются художники, здесь постоянно живущие, да и наезжающие. Андрей Бильжо, сам частично венецианец, метко прозвал её «библиотека вин» (вообще-то по-здешнему - «энотека»). Ещё уцелела «Rivetta» недалеко от церкви Фрари, куда ходят музыканты, вроде Марка Рибо (гитарист Тома Уейтса), какие-то профессоры философии поют с пьяных глаз, обнявшись за плечи, медитирует японский монах-дзенбуддист - всякий раз неизвестно, что увидишь… Иногда там спонтанно рождаются непредсказуемые инсталяции, не догадывающиеся о том, что они - современное искусство.

Osteria Rivetta
Santa Croce 637a
Пн-сб 8:30 - 21:30
Закр. в воскр.

Дерябнуть и поклевать закусочки в хорошей немажорной компании венецианских аборигенов недурно ещё вот где: «Da Lele» кондовое место у церкви Толентини - в малюсенькой забегаловке тесно, но тут же просторная площадь отменной красоты, приятный контраст: маленькие бутербродики под колоссальными колоннами. Отличное разливное вино. Публика очень разная, и все со всеми дружатся. Открывается в 6 утра, делайте выводы.

Bacareto Da Lele
Santa Croce 183
6:00 - 20:00
Закр. в воскр. и в субб. пополудни.

По-прежнему зажигает «Парадизо пердуто» - место настолько свойское и нами облюбованное, что когда туда в неурочный час явился Илья Уткин отпраздновать приз Бьеннале 2005 года за лучшую фотографию, хозяин заведения Маурицио предложил ему отложить статуэточку и сварганить ужин себе самому, раз проголодался. Что тот с большим энтузиазмом проделал, вертя домашнюю пасту через что-то вроде мясорубки.

Paradiso perduto
Fondamenta della Misericordia
Cannaregio 2640
с 19 − до 01:00, закрыто пн-вт

Если уж вы оказались в тех краях - всенепременно надо нарисоваться «У вдовы», Alla vedova:

Alla Vedova (Osteria Ca' d'Oro)
Cannaregio 3912
11:30 - 14:00; 18:30 - 22:30
Закр. в четверг и в воскр. на обед.

И, конечно, намоленное место - кампо Санта Маргарита; наиболее душевно сидится у увальня-Франко в «Бифоре» (любимое заведение Коли Молока, Солдатовой, и ……… [рекламное место продаётся]).

Osteria Alla Bifora
Dorsoduro 2930
12:00-15:00; 18:00-2:00

Знающие люди, вроде Джонни Деппа (торчал тут долго во время недавних съёмок «Туриста»), ходят именно в такие места, а не по глянцево-бархатным помостам при отелях.

Еще три атмосферных исторических места с хорошим вином и закусками: Al ponte,

Osteria Al Ponte
Cannaregio 6378
07:30-15:30 e 16:30-22:00

Закр. в воскр.
куда ходят призраки дожей из соседней церкви-пантеона, где они похоронены; Марино Фальер-путчист ищет свою отрубленную за все проделки голову, слепой дож Дандоло с мечом бродит наощупь, чертыхаясь, и заламывает руки скелет звонаря с колокольни св. Марка, который при жизни продал свои бренные останки анатомическому театру, и призрак расстриги Джордано Бруно, сидевший при соседнем монастыре под арестом. Из окошка вид - ну совершенно картина Каналетто.

Хорошая уютная энотека, где собираются знатоки вина и обсуждают его со знанием дела - Mascareta.

Enoteca Mascareta
Castello 5183
19:00-02:00
Закр. среда и четверг.

Известное место, оно закалило многих.
Рядом с Риальто целая россыпь забегаловок, там в ночи кишит университетская молодёжь. Особого внимания заслуживает малюсенькое Do mori,

Do mori
San Polo, 429,
8:30-21:30
Закр. в воскр.

открытое последние лет 600, посреди бывшего района красных фонарей; на самой дальней полке стоит граппа в специальной муранской стклянке ручной работы - уникальна как граппа, так и бутылка, пузатая с длинным горлышком, стоящий сувенир. Закуски там - strepitosi! - артишоки, каракатицы, «бакала». Стоит зайти тут же недалеко и в скрытую от нескромных глаз

Osteria Al Sacro e Profano
San Polo 502
11:30 − 13:00 18:30 − 01:00.
Закр. среда и воскр утро.

Итак, возьмём «Bottegon»: облокотившись о гранит, благостно пропустить стаканчик здешнего домашнего и, свершая «клюновения» (термин великого искусствоведа М.М. Алленова) вкуснейших бутербродиков «чикетти», наблюдать живую жизнь вокруг, на лодке грузчик занят перебранкой с альбатросом, - вы когда-нибудь слышали венецианский мат? (Ах да, дамам: строжайше рекомендуется попробовать, отведя глаза, фраголино).

Но на Бьеннале зажигаются и свои, временные, очаги. Один из них - стратегически расположенный Haigs Bar - между Сан Марко и Академией, рядом с чередой отелей, рядом с церковью, которая подаёт плохой пример сотрудничества денег и идеи: на фасаде церкви - портреты спонсоров. Хе, Haigs видал многое. Перед глазами сцена: немолодой уже Акилле Бонито-Олива, изобретатель Трансавангарда, изрядно поддав, молодецки преклоняет колени перед некоей бразилианской красоткой, ведя себя ну как мальчик прям рагаццо, - что впрочем, в его стиле. Да: сцена была не немая, а со взвизгами.

Другие очажки злачности появляются самопроизвольно, обычно на тихих венецианских площадях, в ночи, когда нарядно одетая публика расходится с вечеринок, и здесь нет предела эротической комбинаторике или просто задушевным разговорам до утра, до тех пор пока чайки не начинают клекотать дурными голосами, и усталые гладко выбритые мужчины в смокингах с безразличными дамами под руку бредут, бодро держась и думая каждый о своём, в отель.

Вестимо, и русский павильон (в остальном мало чем примечательный - так, искусство, эка невидаль) не ударил лицом в грязь и просиял однажды на горизонте городской забубёной жизни. Было это в ноябре 1999 года во время демонтажа выставки Сергея Африки. Какая-то шантрапа - о ужас! - развела костёр прямо на террасе щусевского шедевра. Слетевшиеся по тревоге (костёрчик виден был издалека по всей акватории лагуны) карабиньеры, пожарные и чуть ли не полиция нравов выяснила, что так русские решили погреться, да и к тому же была прощальная вечеринка в полном разгаре. «И вообще костёр наш имеет чисто концептуальный смысл, кретины!» - горячился Африка, и я по дури взялся торжественно и велеречиво разъяснять оный смысл профанам в униформе. Что это русская традиция народная, сейчас прыгать будем; а вы, робкие снегурки, отойдите. Хотя, между нами, конечно всё враки, про концептуализм: костёр соорудили просто красоты чисто ради, да и потом, как-то всем было зябко, ноябрь всё-таки.

- …В каком бишь заведении это было? Уже не вспомнить, допустим, в любимом ресторанчике «Beccafico» на Кампо Санто Стефано. Какое-то открытое допоздна питейное место (а всё кстати закрывается строго в 2 ночи, таковы суровые законы!). Посреди шумной кодлы журналистов, коллекционеров и кураторов, ты уже пол-часа клюкаешь с этим симпатичным темнокожим господином, который, как выясняется - представитель полиции Нью-Йорка, должность которого: ответственный за контроль над художественной жизнью города… Матушки свет, кто бы мог подумать, что есть такая должность! (Я и не верил, пока товарищ не показал свою аккредитацию). Когда оба поднабрались изрядно, я поведал ему, преисполнившись чувств и в порядке пьяной искусствоведческой откровенности, о философе Герберте Маркузе, который еще в 60-ые годы нашёптывал спецслужбам в том смысле, что искусства как подрывной элемент чрезвычайно опасны для стабильности общества и судеб цивилизации, а посему государству в лице сил порядка следует установить вкрадчивый контроль над деятельностью неблагонадёжных сих элементов. Жизненно необходимо как-то гасить их разрушительно-деструктивные действия и предугадывать намерения, предотвращая тем самым революции и переводя их нежелательный потенциал в мирное русло, - например при помощи аппетитных премий типа Кандинского, наград, мастерских, льгот, лестного внимания власти (советники Президента по делам культуры?). На этих словах искусствовед с горящими глазами порывисто обнимал стража порядка и благодарно рыдал в его полицейскую бляху… Афроамериканец вежливо и недоуменно кивал и подливал мне, цереушник, какого-то пойла. «Будьте бдительны! нижайше благодарю Вас за стабильность миропорядка, но еще раз напоминаю о нависшей над человечеством опасности, каковой чревата художественная деятельность этих субъектов!» - и приводил в пример художника Гитлера, писавших стихи Мао и Сталина, и авангардного Ленина, который был, как известно, тайным дадаистом.

Воистину, лучше всего создавать свои альтернативные точки по принципу «где мы, там и праздник». Пример: как-то мы со Звездочётовым выбрали себе самое красивое место Венеции, на заброшенном плоту-террасе с тыльной стороны нынешнего фонда Пино, в самом начале Цаттере (где теперь очень пакостный, пардон, пафосный ресторан). И ночь напролет орали, не давая спать старику Эмилио Ведове сверху, о богословии и о том, за какие профессиональные грехи художников возьмут в рай, а за какие отправят в ад.

Короче, господа, принцип такой: бес с ней, с великосветской тусой! По наблюдению Канта, никогда не удаётся поговорить по душам, если собутыльников больше чем число Муз (а их 9). Лучше всего самому быть хозяином ситуации и поступить так: в ночи, взявши чего надо с собой, двинуть крадучись на Сан Марко - и выйти на площадь, и крутануть антраша и, захватив в плен одинокий столик, рассесться, да и загудеть. Вот это святое. Это вам не тот Сан Марко, куда надо бы сходить чтобы ребятам сказать что в Венеции был. Это настоящее. Вынимаем, стало быть, бутылочку, и посреди итальянского далёка, бормочем мантру-заклинание:

Ночь тиха. В небесном поле
Ходит Веспер золотой.
Старый дож плывет в гондоле
С догарессой молодой.

Эти стихи сочинил Пушкин (который, в отличие от нас, в Венеции никогда не бывал, но диалог с ней наладил славно). И вот тогда такое начнётся! Как минимум, на горизонте материализуется какой-нибудь Гринувей, как было однажды, и не побрезгует нашей компанией.


Маршрут 2.

Променад по Дорсодуро.


<фиолетовым цветом - район Сан Марко; желтым - Дорсодуро>

Целесообразно начать прогулку по южной набережной Цаттере, где недавно установили Бродскому, от лица партии и правительства, мемориальную доску, где сказано что он что-то там «воспел», и по тюремной привычке официоза поэт назван сначала по фамилии, а потом по имени, по типу «Бродский, шаг вперёд». В остальном набережная по-прежнему радует.

Рядом с безотрадной табличкой Бродскому - другая, на пансионе «Calcina», где жил в своё время английский теоретик эстетики Джон Рёскин, «священнослужитель искусств», - читаем, на этот раз удачную, надпись. При пансионе есть ресторанчик над водой. Там хорошо бывает похлебать протёртого супчика. Однажды сидючи на этой террасе с Пашей Пепперштейном, мы были свидетелями довольно частого в тех краях явления - мимо медленно проплывал 12-ти палубный титаник, переполненный возбуждёнными людьми. Паша проводил его взглядом и молвил: «Ух ты, как здорово! вон я всё детство провёл в Москве на «Войковской», там из всех окон торчали такие примерно тупые многоэтажки, но только они никуда не уплывали»… И витающий над этими местами дух доброго Джона Рёскина, ненавистника Нового времени, согласно закивал и взмыл на тёплом поддуве.

Далее можно прошествовать мимо церкви Сан Барнаба с пошлой выставкой моделей летательных аппаратов Леонардо, но с оригинальным решением углов фасада - «цыганочка с выходом» - чисто гармошка; там похоронен композитор Альбинони, её прихожанин. По ходу дела, попробуйте вспомнить всех композиторов знаменитой венецианской школы музыки, кроме Альбинони: гений полифонии Вилларт, Монтеверди, Орландо Лассо, Кавалли и Габриэли, Чимароза, Хассе, братья Марчелло, Вивальди, родоначальник русской музыки Галуппи.


Не премините заглянуть в Ка’ Реццонико, с восхитительно барочного причала которого автор этих строк полетел как-то ночью в канал, не сумев совладать с инерцией вихря вальса. Дело было увы не на Бьеннале, а зимой, на Старый новый год, после бала. Каракулевая шапка уплыла в ночь... Во дворце прекрасная коллекция искусства XVIII века, закатного века старой Европы: виртуозы Тьеполо и Гварди, и - сделавший правильные из них выводы - первый «примитивист» Лонги. Масса сюрпризов (в т.ч. наглядное пособие, как библейские жёны расправлялись со всякими мужланами).

На всегда приятно оживлённой кампо Маргарита - ещё порция Тьеполо в Скуоле Кармини у церкви Кармини, в которой таится прелестное полотно Чимы да Конельяно, ренессансное (1509) «Рождество» с щеглами, пёсиком и сказочным пейзажем, с ним спорит пейзаж напротив кисти Лоренцо Лотто (1529). Там за углом дворец Зенобио в приятной патине, которую ещё не счистили эти чистоплюи - зайти всенепременно в сад! Чтобы сказать, как говорил Энди Уорхол - "о, вандерфул!». Там 3-его июня 2011 года после семи будет большая (открытая) вечеринка, с музыкой, выпивкой и сразу несколькими вернисажами.
<дворец Зенобио, вид сверху>


В этом районе - сердце Венеции, огромный собор Фрари, францисканский монастырь, излюбленный художниками. Там похоронен Тициан в довольно безвкусной эклектической гробнице: подарок от австрийского императора, потомка того императора, который к изумлению придворных в 1553 году возвёл Тициана в графское достоинство, что сильно подняло социальный статус художников в Европе. Напротив покоится великий скульптор Канова (автор эрмитажевских трёх Граций, гробница - по его эскизу, шедевр классицизма; с девочками и гирляндами переборщил), и создатель оперы Монтеверди («Орфей», 1613) под скромнейшей плитой в капелле слева от алтаря.

Рядом с шикарной и развеселой барочной гробницей одного бездарного Дожа, где, по слову художника Луиджи Серафини, «скелетики держат свои диеты» (на самом деле послужной список дожа) - убийственная картина Тициана, «Мадонна семейства Пезаро» (фото справа). Это шедевр психологизма и модернистского сарказма. Тициан сумел исподволь вынести беспощадный приговор своим заказчикам: Мадонна на них и смотреть не желает, младенец Христос и подавно (он играет с Франциском), Пётр указывает им, олигархам, вписанным в «Бархатную книгу знатных семейств» на их отсутствие в Книге Жизни, и сами физиономии этих высокомерных и лицемерных господ в богатых одеждах - вполне говорят за себя. Только один персонаж на картине - мальчик из этого клана, ещё освещается лучом надежды, и Тициан высветляет его чистое лицо.

В церкви, кроме редчайшего хора с инкрустациями, двумя кафедрами для прилюдных богословских споров (эх, нам бы туда со Звездочётовым!) и оргàнами для стереоэффекта - другое полотно Тициана в алтаре (довольно незатейливое по замыслу: круг Небесного и квадрат Земного, много жестикуляций, как в плохом театре). В капелле справа - совершенно нереальное по объёмности - практически голография! - «Святое Собеседование» кисти Беллини, родоначальника венецианской школы, причём объёмен у него даже чёрный цвет.


Бок о бок с Фрари - Скуола Сан Рокко (св. Роха), гильдия адвокатов; фасад её - образчик нуворишеского вкуса в архитектуре, противоположный аристократическому: вот оно, купеческое "богато". Но зато там едва ли не лучший Тинторетто, и совершенно буйный. Смотришь и думаешь: во загнул! А загибать в бараний рог он умел - мало не покажется, причем не только персонажей, а само пространство. Драматизм накаляет так, что Достоевский ахнул бы. Тинторетто - предшественник интерактивного искусства, вортицистов и кинетиков. Недаром в этом году его, единственного из «старых мастеров», куратор Венецианской биеннале Биче Куригер смело включила в основной проект этого ВДНХ современного искусства.

Он вообще много наломал дров, этот Тинтореттоодился в Венеции осенью 1518, настоящее имя – Якопо Робусти, Jacopo Robusti), он совершенно сбивает искусствоведов с толку - не считаясь с плавным ходом истории искусств, взял и переплюнул всё барокко задолго до его начала… Иногда такое бывает. Революционеры торопливы. Тинторетто можно насобирать много в Венеции в кузовок зрительной памяти, он заслуживает отдельной прогулки: особенно Страшный Суд в церкви Мадонна дель Орто (фото справа), в церкви Сан Поло (там же и лучший Тьеполо!), в Санто Стефано (в ризнице), и ещё кое-где.

Его много в Венеции, так как он не был моден в XIX веке, когда формировались коллекции крупных музеев, и посему он остался в неприкосновенности там, где и был - при церквях и гильдиях-скуолах.

В самой крупной из них, в скуоле Сан Рокко, на масштабной «широкоугольной» картине с казнью трёх на Голгофе, обратите внимание как ведёт себя у Тинторетто левое крыло креста – вот-вот завалится, - натянута правая веревка, надо срочно поддержать, не то грохнется. Тинторетто заставляет бояться, переживать полотно на мышечном уровне – зритель хочет подхватить, подаётся вперед, - это захватывает физически. Чёрные танцующие ноги с угловатыми напряжёнными икрами.

Пылают лестницы и мраморы нагреты,
Но в церковь и дворец иди, где Тинторетты
С багровым золотом мешают желтый лак,
И сизым ладаном напитан полумрак.
Там в нише расцвела хрустальная долина
И с книгой, на скале, Мария Магдалина.
Лучи Спасителя и стол стеклянных блюд.
Несут белеющее тело, ждёт верблюд:
Разрушила гроза последнюю преграду,
Язычники бегут от бури в колоннаду
И блеск магический небесного огня
Зияет в воздухе насыщенного дня.

Магдалина - тоже там, тревожная до оторопи, а вот знаменитый верблюд а призрачные язычники - из музея Академия, куда грех не заглянуть… Хотя бы из чувства справедливости - автор этого прелестного стихотворения 1912 года, Василий Комаровский, в отличие от нас никогда в Венеции, да и вообще в Италии, не бывал; так насладимся и за него. Он побывал здесь только мысленно, mental travelling, - зато как качественно, так не многим из нас под силу! Так же её «посетил» Мандельштам, бессмертным стихотворением «Веницейской жизни мрачной и бесплодной Для меня значение светло». Художники умеют путешествовать!

Венеция, как бы к ней не относиться, подарила человечеству огромную радость для глаз, в просторечии это называется «венецианская школа живописи». Беллини, Кривелли, Чима, Карпаччо, Джорджоне, Лотто, Тициан, Веронезе, Тинторетто, Тьеполо, Лонги, Каналетто… Всё это есть в Академии. Желающие понежить глаз на мякине прекрасного! любите старых мастеров! Но без фанатизма. Никогда не забуду, как чуткие смотрительницы выгнали Жанну Агузарову из залов Академии - и поделом! - она с таким пристрастием, рвением и въедливостью смотрела на полотна, что те начинали съёживаться под её взглядом.

Вообще-то, мост у Академии - никакой не мост, а прежде всего смотровая площадка, виды оттуда открываются знатные: купол Салуте, золотой шар флюгера вдали, палаццы из палацц, в которых «живёт неведомый паяц»; готика да ренессанс.

Некоторые правда используют его и как спортивный снаряд: так, ранними сентябрьскими утрами 2007 года Вуди Аллен имел обыкновение практиковать джоггинг через мост Академии в довольно смешном трико. Сосредоточенной трусцой он профыркал мимо, я обернулся и пропел ему вслед ломаным голосом Вертинского:  "И смея-я-ялась Коломбина, ну какой же ты мужчина, ты чудак, ты пахнешь псиной, бе-е-едный пикколо-бамбино..."
Маршрут 3.

Остров Торчелло.

Торчелло, - вот лучший подарок любителю современного искусства. Там, среди тишины самого отменного качества, имеется, кроме вкусного ресторана Cipriani (того самого где столовался один из крупных мифоманов XX века, Хемингуэй, и любила бывать Жанн Моро и Обри Хёпбёрн, да и кого там только не было!) - так вот, там имеется первый «Чёрный Квадрат» Малевича в истории искусств. Находится он на византийской мозаике Страшного Суда, XII век. Собственно, это изображение Тьмы Кромешной, одной из семи казней Ада. Наказание тьмой положено за гордыню и духовную нерадивость…. Так что в принципе, правильным будет и мирское прочтение этой «тьмы кромешной»: царство невежества и самомнения.

Ехать туда, если на водном такси, минут 20, если своим ходом на вапоретто, то почти час, мимо Мурано и особенно Бурано, где тоже обязательно надо выйти посмотреть полчасика на конфетный этот городок и умилиться. Выехать эдак часов в 11, вернуться около 5 - отлично проведенный день
перед выходом на светские вечеринки.
©  Глеб Смирнов.

"Мировая религия Третьего завета". Глеб Смирнов. "Культура стала церковью", - изрёк поэт. Раз так, рано или поздно должно появиться Евангелие новой религиозной эпохи, которую назовём, соответственно, - Культурославие. Мыслящее человечество уже давно подспудно обращено в Культурославие. К нашему дню эта вселенская Церковь возвела себе тысячи храмов. "Священные места паломничества" для публичного отправления её культа суть музеи, библиотеки, театры, концертные залы-филармонии, "храмы наук" университеты, галереи современного искусства. Это религия исповедуема в обличье Искусств, как воплощения Духа. Да, мыслящее человечество давно обращено в Культурославие. Но, втайне от себя самого. Наступает пора сделать из тайного - явное. Что и делает Глеб Смирнов в предлагаемом ниже ... - назвать это эссе? Возвещении новой религии? новой эпохи? абрис евангелия Культурославия?>

TopList