ЕЖЕДНЕВНЫЕ НОВОСТИ ИСКУССТВА@ARTINFO
В
МОСКВЕ В МИРЕ В
РОССИИ В ПИТЕРЕ В
ИНТЕРНЕТЕ ЯРМАРКИ ПЕРИОДИКА
1 февраля в ВГБИЛ состоялся Круглый
стол "Образование и информация в области
современного искусства", организованный
отделом искусства ВГБИЛ.
Продолжение стенограммы
Часть 2.
Вернуться
к 1 части.
Арт-менеджмент и искусство в условиях рынка.
Георгий Никич
Мне кажется, есть вопросы, связанные с инерцией. Катя очень ловко управляется с одним из моих любимых слов – формализм. Этот советский формализм, перекладываясь на сцену современного искусства, в огромной степени приобретает черты шаманизма, т.е. модифицируется, точно также как грантовое сознание – это продолжение пребывания в иерархии. Когда сидя в определенной точке иерархии можно ждать указания сверху, а его выполнение или не выполнение связано с поощрением того или иного рода. В общей схеме нужно различать образовательные и воспитательные тенденции. Иосиф Бакштейн говорил о диалоге, видимо, подразумевая внутрисредовой диалог, формирующий взаимопонимание, расширяющий пределы нормы, я имею в виду, содержательные и т.д. Замечательная вещь. Но коль уж употребляется слово диалог, то это порождает следующий момент – тусовку. Как мне кажется, главное – это все-таки отделить воспитательные процессы от образовательных.
Говоря о коммуникации, хочется сказать, что в сфере современного искусства и других полей, сцен деятельности. менеджмент международных проектов, образовательные технологии и информационный менеджмент. И лидером информационного менеджмента является как раз Алеша (Лебедев). Я не буду говорить подробно о структуре образования, скажу лишь, что идея состоит в создании общего поля представлений, поскольку предполагается всего годовой цикл и люди очень серьезно “накачиваются” именно представлениями, технологиями и возможностями “практикосообразного действия”, т.е. практикосообразностью они накачиваются безусловно, в процессе они работают и в теоретической плоскости, и в знаниевой, и в проектной, защищают диссертацию и получают два диплома – российский и английский, и в общем большинство довольно хорошо себя чувствуют после этого года обучения. Программа комплексная, там есть и философия культуры, и такие дисциплины, как интерпретация и средовое проектирование, и визуальная антропология, история интриги (? может, книги?), современное искусство и многое другое. Ориентация идет конечно на людей, проживающих в регионах, потому что кажется, что важно преодолевать существующую центричность – культурную и распространения технологий и представлений о различных культурных сферах, в том числе современного искусства, вне столицы и вне двух столиц. Это чрезвычайно важный тип практики, тем более что эта практика ведет и к открытию возможностей собственной практики студентов. В этом году внутри факультета мы проводили конкурс, причем по всем пяти направлениям. Надо сказать, любопытно то, что получили гранты три проекта, и все три проекта, несмотря на то, что они по специализации были в информационной плоскости или в плоскости туризма, они все были основаны на технологизации современного искусства. И не только потому, что в один проект гипотетически подключались известные московские художники, но потому, что принцип подхода состоял в аналитическом и технологизированном использовании схем, которые приняты в современном искусстве. То есть, я хочу сказать, что это через анализ вывод в какие-то схемы, через определение некоторых принципов возможности конструирования проектов в самых разных областях – как проектов, основанных на принципах работы в современном искусстве, например, человек, ведущий проект по туризму работает, в сущности, как куратор междисциплинарного проекта, который вполне может осуществляться и на территории современного искусства, и т.д.. Это довольно любопытно, и практика показывает довольно заметную интенсификацию и оживление культурной жизни в тех городах, где наши студенты продолжают работать несмотря на короткий отрезок времени – 1-2 года, в течение которых мы можем это наблюдать.
Теперь о сибирских музейных мастерских. В этом году я консультировал время от времени этот проект. Его сочинили Коля Никишин и еще много народу, в этом году сибирские мастерские, если не ошибаюсь, будут происходить в шестой раз и во второй или третий раз за пределами города Красноярска, потому что энергетически организационный центр – это ассоциация “Открытые музеи” (www.openmuseum.ru) и вокруг ассоциации “Открытые музеи” происходит много активности, и в сфере образовательной, и почти неразличимой гранью между информационно-коммуникационной и образовательной деятельностью, поскольку, разумеется, они пересекаются, возникла идея музейных мастерских. Это то самое, о дефиците чего говорил Женя – о возможности приобщения к индивидуальному опыту, интерпретации индивидуального опыта мастера студентами или участниками мастерской, причем на уровне совершенно практическом. Начиная с 1997 года проект развивается, в этом году будет проходить в Томске, на базе краеведческого музея. Сначала “открытый музей” ищет базу-жертву, причем жертва, как это принято, обозначает сама себя жертвой в результате конкурса, в этом году в конкурсе участвовало сначала шесть, потом пять музеев в разных городах – во Владивостоке, Кемерово, Новосибирск, Томск и еще что-то я упустил. Томский музей выиграл это соревнование, это краеведческий музей, находящийся в состоянии перманентного ремонта. Это естественно лучшая историческая усадьба в городе, там два мемориальных кабинета, все, что мы хотим или можем сказать хорошего о краеведческом музее, можно сказать об этом музее - там работают замечательные люди, и вот на них, бедных, будет напущено четыре мастера и плюс еще делается мастерская по “PR”. Участвуют люди из всей Сибири и из Поволжья, различные мастера, в каждой мастерской участвуют 8 –10 человек, тоже на конкурсных основаниях и избираемые, они работают по темам, предлагаемым музеем. Я не далее чем вчера прочел список предлагаемых тем, в рамках краеведческого музея много разного, скажем, и музей НКВД, и музей ссыльных начала века, и декабристы, понятно, что к этому материалу с радостью примкнут некоторые, например, Катя Кандыба из Владивостока уже изъявила желание. Можно себе представить, что из этого получается необязательно продукт, необязательно что-то, что будет принято музеем как руководство к действию, но во всяком случае очень сильно расшевелится среда, и музейная, и городская, и в зависимости от того, как это будет расширено, в это сферу включается очень значительное число людей, т.е. например, если институт ПРО АРТЕ удерживает рынок интеллектуальной жизни в этой сфере, то можно сказать, что это очень похоже на питерский опыт. Основной метод – удерживать и расширять вокруг себя этот рынок, повышать его референтность за счет энергичных и правильных взаимоотношений с европейскими и американскими. Здесь налицо очень демократичная, следствием чего является иногда потеря того, что можно сказать, современное качество, но очень сетевая модель, которая энергично насыщает бульоном новых представлений. И эти представления охватывают большую, очень разряженную в культурном отношении, не говоря уже о современном искусстве, среду сибирско-уральско-волжских территорий России. Вот, пожалуй, несколько практических штрихов. Еще только хочу сказать, что именно по уровням, по множеству уровней, которые надо иметь в виду, можно сложить представление в целом об образовательном рынке, в том числе в сфере современного искусства. Потому что к этому образовательному рынку, естественно, относится и вся сугубо профессиональная часть, и взаимоотношения с контуром современного искусства, как такового, и обязательное, на самом деле, чрезвычайно плодотворное для этого контура, развитие в другие среды. Не только на уровне “чистой” засеивающей информации, но и содержательной коммуникации.
Ольга Синицына:
Спасибо большое. Я очень благодарна Юре за то, что он затронул, меня, например, очень сильно волнующую тему о взаимодействии современного искусства, современного художника и зрителя, современного искусства и музея, в том числе традиционного музея, и влияния художественных процессов на изменение традиционных экспозиций музеев, на художественно-музейное проектирование. Юра очень большой специалист в этой области, и я хочу передать слово еще одному большому специалисту в этой области, но это тема нашей дальнейшей дискуссии и я очень рада, что она была затронута, большое спасибо. Пожалуйста, Алексей Валентинович Лебедев.
Алексей Лебедев (МВШСЭН и Институт культурологии):
Спасибо большое. Ни слова о музейном проектировании, если будем говорить об этом, то только во второй половине дня. А я хотел бы продлить немного дальше одну из тем, о которых говорил Юра, а именно о преподавании этой довольно новой для России специальности – менеджмент в сфере культуры. Начиная с этого года, мы, стараясь действовать с Юрой совместно, на том же факультете Высшей Школы Экономических и Социальных Наук создали новую специализацию, которая называется информационный менеджмент. Надо сказать, что сама эта история была довольно занятна, потому что это вроде бы такое словосочетание, которое сейчас у всех на слуху, и которым много и широко пользуются. Я решил, прежде чем вводить эту специализацию, разобраться сам, что имеют в виду под этим словосочетанием. Я нашел довольно много мест, где оно используется, и пришел в некоторое удивление оттого, насколько разные смыслы в него вкладываются. Поскольку термин имеет множество самых разных значений, от администрирования серверов до офис-менеджмента, то работать с ним абсолютно невозможно, и мы решили ограничить его использование двумя смыслами: управление информацией и управление с помощью информации. И вот с этой точки зрения и следуя в этом направлении, мы уже сделали некоторые шаги, о которых я и хотел бы рассказать.
Во-первых, сама ситуация, в которой мы с вами сегодня существуем, она, конечно же, во многом меняет те привычные технологии менеджмента, те управленческие технологии, в которых мы жили раньше. Я имею в виду в данном случае следующие обстоятельства – к примеру, существуют такие управленческие техники, такие как администрирование, как рынок, и существуют схемы их взаимоотношений, которые, надо сказать, существовали очень давно. Вообще, думаю, как сеть можно рассматривать, например, сеть дорог в средневековье, потому что человеческие отношения, условно говоря, связи, они строились вдоль этих дорог. Появление Интернета и вхождение его в нашу широкую практику вот эти отношения сделало “явленными” и мы стали думать и рефлексировать по этому поводу. И вот тут начинают возникать довольно любопытные вещи, которые связаны с тем, что у этой ситуации есть целый ряд таких управленческих следствий, довольно интересных. Например, существует традиционное понятие “провинциал”, это человек, находящийся вдали от источников информации и в связи с этим не может принимать участия, скажем, в принятии некоторых важных решений. На сегодняшний день это наличие информационных технологий, может быть впервые, сделало вопрос о провинциальности вопросом личного выбора. Провинциалом может быть и человек, живущий в двухстах метрах от Кремля, и за многие тысячи километров. Это первая ситуация.
Вторая ситуация связана с тем, что начинают происходить очень интересные вещи, тут вот я уже как раз хочу коснуться вещей, связанных с рынком. Ну, например, могу взять в качестве примера один из проектов, которым руководит присутствующий здесь Юра Пластинин. Этот проект вы все хорошо знаете, я имею в виду базу изображений, которая хранится на сервере www.artinfo.ru. Смысл этой затеи - информационный. Это происходит, кстати говоря, параллельно и в музеях, сейчас и в Европе и у нас начинают создаваться такие базы и банки изображений. В Интернет вешается цифровая картиночка низкого разрешения, и она является информацией о том, что существует слайд или изображение высокого разрешения, которое при необходимости использования в полиграфии можно купить. Мысль понятна. Но дальше начинают происходить довольно интересные следствия этой ситуации. Эти следствия состоят в том, что когда идет поиск, то, например, сидящий где-то далеко издатель начинает искать какие-то изображения, необходимые для его издания, у него будет неполная картина - он наткнется на того, кто выставил свои изображения. Тем самым, мы легко можем себе представить ситуацию, когда (говорю условно) районный музей окажется лидером по отношению к Третьяковской галерее. Дальше, на сегодняшний день число виртуальных посетителей Лувра приблизительно втрое превосходит число его реальных посетителей. Соотношение приблизительно такое, если мне память не изменяет – 5 миллионов реальных и 13 миллионов виртуальных. Начинается ситуация, когда на смену “public relations” начинает в некотором отношении приходить уже “internet relations”. И это все требует определенных навыков в работе. Не буду больше подробно рассказывать, когда готовилась эта специализация. Читаться эти лекции начнут только начиная с конца февраля, сейчас же пока подготовлен такой информационный ресурс, посвященный проблемам информационных технологий и (там это названо – культурному наследию), можно сказать, искусству. Если можно, я просто вам чуть-чуть его продемонстрирую, можете это воспринимать как презентацию, потому что это первый такой публичный показ. Адрес – www.future.museum.ru.
Надо вам сказать, этот сайт большой. Нет никакого смысла его показывать целиком. Первый раздел собственно и называется информационный менеджмент, здесь пока имеет место некоторая предварительная публикация, этот раздел сайта выйдет в виде книги и здесь размещены некоторые фрагменты статей, а полностью текст будет опубликован, когда выйдет бумажная версия, весной, где-нибудь в апреле - мае. Кстати, должен отметить, там довольно много материала, думаю, на сегодняшний день порядка 40 листов текста, который разложен на большое количество экранов, во всяком случае я вчера забавы ради попросил Яндекс в этом сайте найти, сколько раз там встречается словосочетание информационный менеджмент, оказалось – на 36 страницах. Кстати, какая-то часть работает как портал, т.е. предъявляет другие ресурсы, имеющиеся в интернете. Раздел “новости” - наш совместный проект с музеями России. Мы имеем в виду довольно узкопрофессиональную аудиторию. Вы здесь не найдете информации о выставках в Эрмитаже или в Третьяковской галерее, это информация довольно узкая и специальная, потому что незачем дублировать новостную службу самих музеев, где огромное количество таких “общеинтересных” новостей. По карте сайта виден его объем, любой из этих пунктов имеет множество разделов и подразделов.
Ольга Синицына:
Спасибо Алексею Валентиновичу, который перекинул мостик к самому концу, завершающей теме нашей сегодняшней дискуссии. Я хотела бы спросить, т.к. у нас есть небольшой временной зазор, может быть, Леонид Бажанов хотел что-то сказать?
Леонид Бажанов (ГЦСИ).
По правде говоря, по этой теме я не хотел ничего говорить, но так как мы говорим о существующих институтах, проектах, программах и так далее, я хочу обратить ваше внимание на то, что в рамках деятельности Государственного Центра Современного Искусства и в Санкт-Петербурге, и в Нижнем Новгороде существуют, разрабатываются и реализуются образовательные программы. Так, упомянутый здесь Юра Соболев, будет продолжать свою работу в Царском Селе с нашим филиалом. Кроме этого, наш санкт-петербургский филиал под эгидой Арт-Балтики разработал и осуществляет программу “Школа фотографии” и вместе с Санкт-Петербургским университетом (бывший педагогический институт), мы получили лицензию на выдачу диплома и там осуществляется программа “Школа современного искусства”, “Школа кураторов”, и параллельно разработана и начинает реализовываться программа “Дистанционное обучение”. Не могу комментировать эти программы, надо было бы пригласить Захара Коловского или Шварцбергера (неточно произношу его фамилию, это сотрудник университета), я просто в назывном порядке упоминаю вам эти программы и эти разработки, может быть, до них дойдут руки. В Нижнем Новгороде есть программа популяризации современного искусства “Голос автора” это наш нижегородский филиал на нижегородском радио ведет эту программу, есть аналогичная программа и на телевидении, надеюсь, что в этом году она будет продолжаться и разворачиваться, и в екатеринбургском филиале программа, которая рассчитана на приглашение как отечественных, так и зарубежных лекторов, они, кстати, сотрудничают с ПРО АРТЕ, есть поддержка наших зарубежных коллег, с кем мы уже начинали работать, и вот, присутствующий здесь Костя Бохоров делал этот проект “Visiting Arts”. Когда-то лекции читались то в Московском университете, то в РГГУ, и акцент переносится и на регионы, я думаю, что эта программа будет полезна. Но это пока эпизодические, не выстроенные, логические и развернутые общие образовательные программы, но мы приглашаем к участию и сотрудничеству всех, и если, наоборот, наши программы смогут влиться в какую-то общую, более крупную затею, мы будем рады. Потому что, на мой взгляд, это будет консолидация наших незначительных усилий, т.к. здесь собрались представители кругов, культивирующих или озабоченных ситуацией в образовании. Государственные образовательные институции разводят руками и говорят, что не знают, как исправить положение. Я слушал замечательное выступление представителя Суриковского института. Но, все равно, где-то мы ощущаем себя на обочине, и все еще остаемся Леней, Катей, Витей и, несмотря на то, что действительно мы должны выходить на максимально амбициозные проекты, и только в этом спасение, но только в консолидации усилий мы можем на них выйти. Потому что людей мало, и каждая программа, которая уже реализуется, она не обеспечена преподавательским составом, она не обеспечена мастерами и лидерами, даже, если есть один лидер, то нет состава преподавателей, штата. Я думаю, что в некоторой консолидации здесь может быть найден выход. То, что это невозможно развивать – это не так! Я думаю, что, возможно, даже наш небольшой опыт получения лицензий на выдачу дипломов показал, что это вполне возможно. Можно пройти и министерские структуры, и чиновничьи, и любые, это сейчас достижимо, несмотря на то, что ситуация в общем в стране, конечно, становится все жестче и жестче, но тем не менее мы не должны упускать уже существующие возможности.
Ольга Синицына:
Спасибо большое. Я очень рада, что Леонид выступил с позиций своего института, мне очень, просто категорически не хватало в нашей программе его выступления, и я хотела сразу задать вопрос. Ведь это фактически единственная такая институция, имеющая статус государственной, каково отношение министерства культуры и чуть-чуть, хотя бы два слова, пока не начали задавать вопросы, я хотела бы услышать о политике Министерства культуры, хотя бы в отношении вашего института, я кое-что знаю, но думаю, это будет полезно всем – иметь такую информацию.
Леонид Бажанов:
Я легко сниму этот вопрос, потому что политика Министерства культуры малоизвестна на сегодня, каждый раз происходит эпизодическое решение проблем или того или иного вопроса. В общем, это одна из государственных структур, финансируемая министерством культуры и министр меня лично любит. Во всяком случае, надеюсь на это.
Ольга Синицына:
Но не более того?
Леонид Бажанов:
Думаю, что не более того. Мне неизвестна политика министерства культуры. Она не опубликована.
Ольга Синицына:
Нет, я имею в виду политику не в формальном смысле слова, а их поведение по отношению к вам, ваши взаимоотношения.
Леонид Бажанов:
Мы работаем и получаем деньги и содержание. Только что мы благодаря Министерству культуры получили здание, в ближайшее время мы выселим оттуда завод, само здание уже принадлежит нам, и в этом году начнем деятельность в этом пространстве, еще не перестроив его, в том числе и в области реализации образовательных программ. Думаю, там будут и какие-то лектории, во всяком случае, мы готовы обсуждать приглашение и каких-то действующих программ на те территории, которые мы получили.
Ольга Синицына:
Спасибо. Есть ли какие-то вопросы к трем докладчикам, выступавшим только что, по этому блоку вопросов – к Георгию Никичу, Алексею Лебедеву и Леониду Бажанову?
Андрей Ерофеев (ГТГ):
Мне кажется, в данном случае, обсуждая ситуацию с Леонидом Бажановым, представляющим как бы одновременно и государство, и альтернативу, потому что он занимает с одной стороны независимую позицию, а с другой стороны, он представляет Министерство культуры среди нас и вообще в нашем обществе - в области образования и современного искусства.
Леонид Бажанов:
Конечно же, это не так. Мы получаем от государства деньги на зарплату, на скрепки и т.д. Но у нас свои планы, мы их разрабатываем, потом подаем заявки на обеспечение этих планов в Министерство культуры, так что нельзя говорить, что наша политика – это политика министерства культуры, это политика частной институции.
Андрей Ерофеев:
Но если обращаешься в министерство культуры по каким-либо вопросам, там отвечают, что у нас есть специализированный центр, который занимается этим и контролирует эти вопросы, так что в определенном смысле вы курируете эту область?
Леонид Бажанов:
Мы курируем отдельные программы, в том числе в области образования, а шире – в области современного искусства, мы занимаемся выставочной деятельностью и так далее.
Ольга Синицына:
Вы упомянули дистанционное обучение. Это дистанционное образование и обучение кого – художников, искусствоведов, критиков?
Леонид Бажанов:
Это и художники, и искусствоведы, но я не берусь сейчас подробно говорить об этом, для этого сюда надо было бы пригласить Захара Коловского, я лишь в общих чертах обозначил программы, с которыми мы работаем.
Вопрос из зала
Не могли бы вы немного рассказать о нижегородской программе?
Ольга Лопухова (ГЦСИ)
Я немного знаю об этой программе, поскольку я нахожусь в хороших отношениях с представителями нижегородского филиала. Это была программа, куда, в основном, приглашались, может быть, даже не художники, а писатели. В частности, в ней принимал участие Курицын, в ней принимал участие Владимир Сорокин, она транслировалась на каком-то местном отделении радиопрограммы “Серебряный дождь”. И это на самом деле несколько напоминало то, о чем Катя говорила в связи с Про Арте – публичные лекции. Это было публичное выступление писателей или представителей современного искусства, это был диалог с публикой. Она финансировалась Автобанком, к сожалению, если мне не изменяет память, она уже завершилась. Сохранились записи и это довольно интересно.
Ольга Синицына:
Спасибо. Есть ли еще какие-нибудь вопросы?
Иосиф Бакштейн:
У меня вопрос к Юре Никичу. Он связан с тем, что он и его коллеги сделали очень много для развития провинциальной художественной сцены и того, что происходит в регионах с современным искусством. Я, хотя и пытался, но не услышал ни от кого, какова тактика и стратегия, которую он применяет и развивает в отношении тех проектов, которые осуществляются в этих самых регионах?
Георгий Никич:
Я хотел бы ответить очень коротко. С нашей деятельностью в регионах мы, в принципе, находимся в той же самой ситуации, как и другие инициаторы чего бы то ни было, каждый реализует свои инициативы в меру своих возможностей. Это вообще такая сфера самовыражения в тех формах или в тех степенях, в которых это доступно тому или иному субъекту. Мне лично представляется, что главное – это возбуждать … Потому что руководством или в рамках тех или иных норм она законсервировала мозги чрезвычайно. Это касается всех сфер. Возможность действовать не в привычных схемах, и в первую очередь на основании двух вещей. Одна – схема сетевого взаимодействия, вторая – Катя говорила – хорошо, если есть рынок, плохо, если есть рынок. Это не совсем так, рынок того или иного рода всегда есть, важно понимать, каковы формы его существования и то, как сбалансированы спрос и предложение. А находясь внутри ситуации современного искусства и даже вообще в культуре все время замечаешь необыкновенную, а в сторону искусства все возрастающую степень снобизма и для раскачивания этого снобизма трансляция идей современной культуры в неснобистских установках – это тоже определенная схема.
Иосиф Бакштейн:
А что это такое?
Георгий Никич:
Я поясню. Снобизм, прежде всего, состоит в том, что я уже назвал – в утилизации и прокламации интеллектуализма, при этом интеллектуализм по сути в огромном большинстве случаев превращается в формализм, все критерии находятся внутри, а общество или любые сообщества не могут ни принять, ни участвовать, ни контактировать.
Ольга Синицына:
Большое спасибо, я очень рада, что пришли люди, которые являются носителями совершенно разных взглядов, убеждений. Все, кто занимается современным искусством профессионально по-разному - как художники, искусствоведы, все прекрасно знают, что это эмоционально очень сложная и напряженная сфера, мы все здесь это сейчас чувствуем – здесь очень большая энергетическая напряженность. И почему, собственно, я так хотела, чтобы пришли носители разных взглядов – абсолютно убежденные в своей правоте, очень амбициозные, менее амбициозные, совсем не амбициозные, толерантные, интолерантные – это замечательно. Андрей Ерофеев хотел еще задать вопрос?
Андрей Ерофеев:
У меня реплика. У нас круглый стол называется образование и информация в области современного искусства. Дело в том, что оно есть, это образование. У нас давно существует традиция – это самоорганизующиеся сообщества художников, художественная среда. Это самая емкая среда в смысле художественных средств (я говорю об изобразительном искусстве), которая в себе воспроизводит ситуацию, как бы кружка и школы вокруг мастера, повторяя в какой-то мере ситуацию средневековья мастера и подмастерьев, и воспроизводящая также ситуацию философского кружка, к примеру, образовательного кружка, сформировавшего круг московского концептуализма. Круг, идущий за лидером. Существовали и существуют десятки групп, в Москве, Петербурге и других городах, это все группы-производители искусства, группы людей самообразовывающихся, группы, занимающиеся образованием, художественной практикой, и на этом и строится весь процесс. Надо сказать, что, в общем, таким же образом строится и художественный процесс в мире, единственное наше отличие от запада заключается в том, что к этому художественному самообразованию не подключены соответствующие государственные, муниципальные и прочие официальные инстанции. Это ограниченный круг адептов, ограниченный круг публики, которая может проследить за творческим процессом, но, во всяком случае, образование это у нас есть. Наша проблема в том, что мы в действительности оказались отлученными от этого процесса самообразования, хотя в нем остро нуждались. Мы должны каким-то образом его воспринимать и транслировать во внешнюю среду. Отсюда мой вопрос – мы говорим здесь об образовании в области современного искусства для широкой публики, о популяризации, которой недостает, или говорим об образовании в области современного искусства для некоего механизма воспроизведения современного искусства?
Ольга Синицына:
Если можно, я отвечу на этот вопрос. О просветительских программах, об образовательных программах для широкой публики мы сейчас начнем говорить. Мы планировали, что мы будем говорить об образовании как об организации системы знаний, которые передаются именно как система знаний. Не как разовых каких-то выступлений или даже самообразовании, поскольку это есть процесс бесконечный, но именно как о системе знаний. Мы сделали это мероприятие максимально открытым. Безусловно, есть люди, которые не пришли на наш круглый стол по тем или иным обстоятельствам, но я, во всяком случае, вижу, что очень серьезная проблемы существуют в образовании формальном, связанном с образовательными структурами, которые действительно его дают. То, о чем совершенно справедливо говорила Вера Дмитриевна – то, что наши традиционные “альма матер” не могут по разным причинам соответствовать современному уровню. Очень хотелось бы услышать о каких-то интересных содержательных моментах в образовательных процессах негосударственных, так сказать, альтернативных образовательных структур. И об образовании для трех категорий этих несчастных субъектов – студентов – искусствоведов, или художественных критиков, художников-творцов и широкой публики, потому что одна из ключевых проблем, почему современному искусству не сладко живется, в частности, в нашей стране, и в ряде других стран, потому что у нас нет подготовленной публики. Почему так случилось? Все обо всем прекрасно знают, но вот учить языку этого современного искусства, учить его воспринимать многие считают ниже своего достоинства. Мне это приходилось слышать от очень многих людей. Проблема в том, что это искусство остается снобским, живущим в своей узкой среде и в узкой маргинальной атмосфере. Ведь искусство всегда требует какого-то внешнего восприятия себя и внешнего зрителя. Вот это я видела, как одну из очень важных проблем, которые хотелось бы обсудить, и именно сейчас мы переходим к ней. Я предоставляю слово Виктору Мизиано, который много сделал на этом поприще, и который является редким человеком, умеющим говорить о современном искусстве простым понятным языком.
Просветительские программы для широкой аудитории.
Виктор Мизиано (ХЖ):
Дорогие друзья, я, признаться, чувствую себя немного неловко в роли выступающего на тему о просветительских программах, поскольку на самом деле никакого серьезного опыта работы в этой сфере у меня нет, и опыт просветительский для меня - это как раз событие последних нескольких недель, потому что какое-то время тому назад мы чисто авантюрно подали заявку от издания, где я работаю (в Художественном Журнале). Это была заявка на канал “Культура” на телевизионное издание Художественного Журнала, и было принято решение о создании этой программы. Для меня это абсолютно новое дело, пока вышло только два выпуска, и я чувствую себя абсолютно неловко в этой ситуации. Я не умею пока работать в этой совершенно еще новой для меня области, поэтому говорить об этом опыте мне пока что, признаться, трудно. Я могу сформулировать какую-то общую картину, общий круг проблем, которые, с моей точки зрения, стоят сейчас перед ситуацией просвещения в области современного искусства.
В действительности, я более реально могу опереться на мой опыт в области просвещения, как раз в советский период, потому что как сотрудник Пушкинского музея я год проработал в отделе, который назывался отделом научной популяризации, т.е. в экскурсбюро. Через эти экскурсбюро прошли почти все выпускники искусствоведческого отделения, ушедшие работать в музеи. Я бы попытался сравнить ту ситуацию с ситуацией сегодняшнего дня. Я помню, в поздние советские годы по результатам социологических исследований современной художественной культуры была выведена следующая закономерность: художники не заинтересованы в том, чтобы их искусство было популярно, известно и любимо, они в большей мере заинтересованы в продвижении в иерархии Союза художников; публика не имеет никакой реальной заинтересованности в художественном процессе и не интересуется современным искусством. Т.е. это была некая закупоренная в себе ситуация без всякого выхода к аудитории.
И, тем не менее, во всех музеях существовали экскурсионные бюро, дидактическая машина исправно и эффективно работала. Мы можем воспользоваться парадоксами той поздней советской ситуации, говоря и о парадоксах популяризации современного искусства сейчас. Эта ситуация чревата первым выводом: люди, которые просвещают широкую аудиторию, на самом деле относятся к своей деятельности глубоко презрительно, они ее не любят. Мы все прекрасно знаем, что экскурсбюро были таким отстойником для молодых людей. Там к ним присматривались, а затем, если они как-то демонстрировали свои таланты и способности, их быстро переводили в научные отделы. То же самое было и со мной. Те, кто оставались в экскурсионном бюро, это были неудачники. И свой комплекс неудачника они несли с собой всю свою дальнейшую жизнь. Я очень хорошо помню термины советских экскурсоводов, моих коллег, сам сленг, который там сформировался: “Ну, как, твои-то пришли?”, “Ну, а что твои?”, “А вот мои…”. Все презрение советского интеллигента к советскому народу в этих словах, терминах, интонациях было сфокусировано. Мы действительно можем констатировать, что советская интеллигенция, может быть, я позволю себе такое провокационное очень широкое обобщение, она на самом деле была глубоко недемократична. Демократические ценности были глубоко чужды этому социальному классу, уютно пристроившемуся в советской системе. Этот антидемократизм, отсутствие этической обращенности к широкой аудитории сыграл свою роль в дальнейшем, когда ситуация уже оказалась раскупоренной и когда все это свелось к безудержному индивидуализму.
Поэтому первое, с чем мы сталкиваемся сегодня, когда возникает проблема просвещения, кто будет просвещать. Нет этики просвещения, нет этой задачи, как некой этической ценности. Потом возникает проблема – кого просвещать. Когда я работал в Пушкинском музее, я очень хорошо стратифицировал на уровне прикладной социологии. Это были либо люди, которые приходили на обычные экскурсии с обзором музея, т.е. люди, приезжавшие на автобусах из-под Москвы за покупками, и им было вменено посещение музея для оправдания этого завоза людей в Москву за покупками. Или были специальные курсы, и вот туда приходили люди, имеющие какие-то реальные интересы в области художественной культуры. Следовательно, это были либо “широкие массы”, не имеющие к искусству никакого отношения, либо “средний класс”.
Результатом наших либеральных реформ является исчезновение среднего класса. Очевидно, что мы имеем дело с очень невнятной картиной вот этого пост-советского общества. Ясной фигуры “другого”, аудитории, к которой можно обратиться, популяризировать современное искусство, для меня, во всяком случае, нет. Эта фигура размыта, она фигурирует в анекдотах о новых русских, она фигурирует в газетных штампах о люмпенизации пост-советского общества, но реальной и очевидной фигуры на самом деле нет. Другими словами, если завершить мой первый пассаж, это исчезновение “другого”, к которому мы можем обращаться.
Второе. Если пост-советская ситуация была предельно выхолощенной и пустой, но тем не менее эта дидактика работала.
В том же Пушкинском музее были так называемые волхвы, жрецы научной популяризации. Это был методический отдел, где люди колдовали, выдумывали методички, отслеживали, как молодые искусствоведы готовили свои первые дебютные лекции. Они их метелили вовсю. Т.е. была создана некая кухня этой дидактики. Конечно же, все это воплощало и выражало в себе всю идеологизированность советской эпохи, представление о большом магистральном пути всемирной истории, всемирной истории искусства, существовала некая, идущая, конечно, от Просвещения, идея большого рассказа, приобщения широких народных масс, но к концу советского общества это представление исчезло.
И чисто идеологически это было все смыто, исходя из совершенно определенного идеологического заказа. На общество была обрушена “попса” – была обрушена массовая культура, которая должна была смыть любую идеологизированность. Вот тут возникает проблема. Как в этой ситуации торжества массовой культуры, которая имеет свои чисто властные интересы, внедрить популяризацию и просвещение в области современного искусства - ведь оно же насквозь идеологизированно. Оно все строится на дискурсе. Отсюда моя первая легкая фрустрация, с которой я столкнулся, когда начал готовить телевизионные передачи.
Дело в том, что я-то исходил из того, что я в полемике с дискурсом жрецов моей молодости, методистов Пушкинского музея, предложу сейчас совершенно другой дискурс, другую конструкцию, другой тип рассказа об актуальном искусстве. А оказалось, что заказ совершенно на другое. Поэтому, когда я пытаюсь ввести каких-то мной глубоко уважаемых ярких интеллектуалов, мне говорят, что они не раскручены, что они недостаточно медиальные фигуры. Мне говорят, что это не сработает. Люди не будут это смотреть. Поэтому, еще одно мое нынешнее наблюдение: я-то рассчитывал, что я теперь смогу объяснить людям, что современное искусство – это не только Олег Кулик, а это на самом деле какие-то другие вещи, рядом с которыми будет лучше понятен и уважаемый мною Олег Кулик. Но на самом деле хотят и требуют именно этого – чего-то провокационного, чего-то яркого, чего-то не очень интеллектуально нагруженного, т.е. именно того, что срабатывает в этом контексте. Поэтому второй вывод – абсолютная невписываемость в законы медиа.
Теперь третий момент, который мне представляется очень важным. Екатерина Деготь уже говорила сегодня о недостаточной амбициозности современного искусства и о “грантовом сознании”. Готов поставить десять подписей под этими ее тезисами. Вопрос здесь состоит в том, что с исчезновением публики современное искусство не работает на публику. А фигуры, которые должны для этой гипотетической несуществующей публики пропагандировать современное искусство, сталкиваются с тем, что оно не рассчитано на публику. Причем проблема здесь не только в том, что трудно пропагандировать художника, который программно не хочет работать на публику, на самом деле такое нарочито эзотерическое искусство парадоксальным образом и можно объяснить широкой публике, но вялое, анемичное современное искусство, а оно, по большей части, увы, такое, как мне кажется, его “впарить” публике довольно сложно, если само искусство этого не хочет. Это третья, довольно серьезная проблема.
Четвертая проблема. Проблема – во имя чего? Мы уже обозначили отсутствие какого бы то ни было этического горизонта у нашей работы. Мы с радостью отказались от просветительского проекта и признали, что то, чем мы занимаемся, не имеет никакой универсальной ценности. Во имя чего и зачем мы должны, собственно говоря, это делать? Что должно нас мотивировать? Единственное, по идее, что может нас мотивировать, это промоушен. Либо самого себя (личный успех), или то, как мне мотивировали мои коллеги, почему я должен это делать, тогда как я не очень этого хотел. Ты таким образом поможешь протолкнуть современное искусство. Грубо говоря, делая телевизионные передачи, я оказываюсь попросту рекламным агентом. Но раз ты становишься рекламным агентом, то ты уже не имеешь никакого отношения к истине. Потому что рекламный агент не мотивирован истиной. Он мотивирован чистым промоушеном. Человек, который пропагандирует современное искусство, знает, что у него есть проблемы, есть уязвимые места, это вовсе не некий праздник, но он должен “впарить” современное искусство как “праздник, который всегда с тобой”. Это четвертая, нравственная, этическая проблема, которая сегодня определяет весь круг проблем, связанных с популяризацией современного искусства.
Ольга Синицына:
Спасибо большое. Трудно добавить какие-либо комментарии. Мне бы очень хотелось еще одного человека попросить высказаться по поводу просветительских программ, а именно Елену Герасимову из Третьяковской галереи, которая мне лично рассказывала о тех проектах, которые они делают, как учить детей, потому что они среди возможных субъектов – тех, кого еще можно чему-то научить. Они разработали какую-то новую интересную программу, которую собираются запустить.
Елена Герасимова (ГТГ):
Я прошу прощения, я совершенно не готовилась. Просто то, как разворачивается сейчас разговор – это, на мой взгляд, очень любопытный поворот, особенно после предыдущего выступления. Просто то, что нам сейчас говорили про отсутствие зрителя, желающего смотреть современное искусство, мне кажется, не совсем так. Я - человек из отстойника, т.е. из экскурсбюро Третьяковской галереи, хотя сейчас я работаю не в экскурсбюро, а в методическом отделе, что “гораздо хуже”. Но отношения методического отдела с экскурсбюро совсем не такие, как были когда-то, и у нас, как, впрочем, и у экскурсоводов, есть свобода действий, я постоянно общаюсь с этим зрителем. И надо сказать, что сейчас очень многие люди приходят в музей, и хотят там что-то понять, посмотреть. Кстати, вчера в ГТГ на Крымском валу было обсуждение новой экспозиции. Было много художников, искусствоведов… Художники говорили, что их неправильно повесили, искусствоведы говорили, как хотим, так и будем вешать. И мне хотелось сказать то, что мне вчера пришло в голову на этом обсуждении. Мне показалось, что когда все это делали, т.е. вешали экспозицию современного искусства ХХ века, как бы претендующую на то, что там будет все показано, меньше всего думали о зрителе, который приходит туда необязательно получить удовольствие и испытать праздник жизни, а просто углубиться в какие-то философские размышления, через зрение. Это совершенно не было никак учтено именно потому, что искусствоведы, которые сделали эту экспозицию, плохо ли, хорошо ли – это уже другой вопрос, они относятся к этому так, что как бы уже все понятно, все классифицировано, все ясно, это некий учебник, который нужно пройти, и не ощущается там свободы и уважения к тому человеку, который приходит, чтобы просто посмотреть – посмотреть, и немножко осмыслить себя.
И теперь немного о проекте, о котором Оля уже заявила. Мы очень хотим, чтобы на Крымском валу, в этом здании, шла какая-то нормальная художественная жизнь. В такой ситуации, в которой сейчас существует это здание, это почти невозможно. Потому что опять же человеку, который туда приходит, невозможно проявить какую-то свою собственную творческую активность. Нам очень хотелось бы, чтобы там открылась мастерская – прямо на антресолях. Мы, конечно, делаем упор на то, что основные программы будут адресованы детям, которые просто приходят в субботу – воскресенье с родителями или приходят классами, чтобы не просто послушать, но и поделать что-то, но нам очень бы хотелось, чтобы этим проектом заинтересовались те люди, которые эту современную художественную жизнь сейчас делают. Потому что, если у нас эта мастерская получится и откроется, допустим, в следующем году, мы на это очень надеемся, то очень хотелось бы, чтобы там была возможность проводить мастер-классы для разных категорий посетителей, может быть, какие-то акции. Один современный художник, которого мы там встретили, сказал, что с удовольствием создал бы что-нибудь вместе с какими-нибудь детьми. И это будет современной художественной жизнью. Если там эта жизнь начнется с помощью людей, которые в этом хорошо разбираются, я думаю, что это было бы очень здорово. И может быть, это поможет и многим искусствоведам понять, кто он – тот человек, которому нужно рассказывать о современном искусстве. Прошу прощения за такой слишком практический взгляд после таких очень интересных и красивых теоретических рассуждений.
Ольга Синицына:
Большое спасибо, дискуссия открыта.
Михаил Лейкин (проект “Окно”):
Меня зовут Михаил Лейкин, я представляю здесь проект “Окно”. Мне немножко боязно говорить после таких солидных выступлений, я всего лишь навсего молодой художник. Так получилось, что несколько лет назад я попал в Австрию, и у меня хватило смелости, может быть, даже наглости, пройтись там с самодельным, склеенным из плохих, некачественных фотографий каталогом моих собственных произведений и работ моих друзей по галереям. Мне повезло, и после этого у нас прошли выставки в Австрии. Я являюсь учеником Бориса Сергеевича Отарова, и в круг тех художников, которых я представлял, также входили ученики Отарова. Когда я начал выставляться в австрийских галереях, меня поразила одна очень интересная вещь – дело в том, что каждая галерея, поскольку Австрия очень маленькая страна, имеет очень четкий и ограниченный круг зрителей и покупателей. На этот круг людей делается исключительно адресная реклама. Для них печатаются приглашения и рассылаются по почте. И общение, которое идет в этих галереях, оно очень адресное и личное, т.е. там галерист, художник и зритель как бы находятся в тесном и постоянном общении, что абсолютно отсутствует здесь у нас, в России. Здесь есть эта пропасть между зрителем и галеристом, между художником и зрителем. У нас достаточно хорошо шли дела в Австрии, но у меня болело сердце за наш российский круг зрителей, которые абсолютно не имеют доступа к нашим художникам. В первой части было заявлено, что сейчас, в последние десятилетия ХХ века живопись себя дискредитировала, что хороших художников нет, я понимаю, конечно, что это точка зрения одного из ораторов, тем не менее, это бытует сейчас как некое расхожее мнение. Это неправда, живопись есть, есть и обычная, классическая, написанная краской на холсте, и живая, исходящая из живого контакта с природой живопись. Единственно, чего не хватает – живого, адресного контакта со зрителем, может быть, не глобальных программ, рассчитанных на сотни, тысячи человек, а на десятки, на единицы, на реальный разговор. Мы утратили ту атмосферу, которая была в начале века, атмосферу клуба-салона, где было тесное общение. Вот, собственно, что я хотел сказать, мы как-то предпринимаем реальные действия для того, чтобы делать эти адресные, маленькие показы здесь, в России.
Ольга Шишко (Media Art Lab).
Я хотела бы прокомментировать и высказать несколько соображений по поводу Третьяковской галереи и выступления Лены Герасимовой. Знаете, замечательно, что Третьяковка тоже решила обратиться к современному искусству, и к сожалению пошла по пути многочисленных организаций современного искусства – московских и питерских, которые периодически репродуцируют в разных формах одну и ту же деятельность, один и тот же опыт. Если опять же посмотреть на историю институций современного искусства, хотя бы московских в 90-е годы. Это и Институт Современного Искусства, и Центр Современного Искусства, и ГЦСИ. И вот, обращаясь в данной ситуации к первоначальному опыту образования детей, т.е. к подготовке зрителей, почитателей и тем, кто будет смотреть передачи Вити Мизиано, и им подобных, я просто хочу сказать о том, что хорошо, что Третьяковка, об этом наконец, задумалась, но подобная деятельность блестяще ведется одной из самых консервативных художественных организаций – Академией художеств, где Оля Холмогорова, которую многие из нас знают, которая работала у Бакштейна, которая написала книжку о соц-арте, объясняет пятилетним детям на выставке в ЦДХ, что такое флюксус. Они уже с шести-семи лет знают, что такое перформанс, что такое инсталляция. Вот эти дети, они будут потом смотреть выставку Мизиано. То же самое происходит в ГРМ, где проблема формы и цвета в мраморном дворце объясняются на примере выставок Малевича, там, на примере выставок Марата Гельмана. Может быть, все-таки, не создавать что-то опять заново, не продуцировать одно и то же, а воспользоваться уже имеющимся многолетним опытом и просто заняться с помощью Третьяковской галереи его популяризацией?
Елена Герасимова:
Я говорила о том, что мы хотели бы создать некую среду, а с помощью разбирающихся в этом людей можно было бы сделать нашу мастерскую гораздо лучше. Интереснее, чем в Академии художеств, потому что Оля – она кочует по музеям, и дети там почти не рисуют.
Ольга Лопухова:
Вы знаете, у меня ребенок когда-то там занимался, и они там достаточно рисуют, но дело в том, что может быть Оле Холмогоровой, у которой уже есть в этом отношении опыт, которая уже имела стажировку в Англии, дать достаточно денег и более широкую платформу?
Ольга Синицына:
У меня маленькая реплика по этому поводу. Все-таки педагогическая деятельность, особенно в такой тонкой, деликатной и эмоциональной сфере – это штучный товар. Один очень хороший преподаватель – это личность. Вот Оля Холмогорова – это раз, если созрела еще такая личность – то два, три, четыре, пять, но методику работы Оли невозможно перенести или перенять.
Елена Герасимова (ГТГ)
Можно я добавлю реплику от себя?
Дело в том, что такой музей, как Третьяковка, может себе позволить создать что-то такое, весьма экстравагантное. В общем-то, это, я думаю, и произойдет, может быть, несколько загодя и не от автора это происходит, но мне кажется, что там зреют достаточно интересные проекты, направленные на детскую и достаточно широкую аудиторию, связанные с популяризацией искусства ХХ века. Мне кажется, это будет сделано грамотно и интересно.
Леонтий Зыбайлов:
Уважаемые коллеги, я не мог не отреагировать на выступление Виктора Мизиано. Я сотрудничал во многих просветительских учреждениях, но когда в 1993 году впервые в Москве была создана “Школа современного искусства” нашими совместными усилиями – Веры Дмитриевны Дажиной, Валерия Стефановича Турчина, группой художников, и именно в середине 90-х годов, где-то в 1994 году я имел опыт вот этих просветительских программ для широкой аудитории. Но эта широкая аудитория ограничилась журналом “Юный художник”, и для меня это было очень интересно Мы вдруг опомнились, что дети не знают ничего вообще о современном искусстве, и мне предложили вести “словарь терминов современного искусства”. Было написано примерно 10 статей, я сначала хотел отказаться, потому что тема довольно сложная, но, как мне сказали, получилось что-то. И в этом смысле дети реагируют очень интересно и чутко на современные художественные практики. В этой связи очень важен вопрос, который был поставлен Виктором – о мотивированности. Что пропагандировать, кого просвещать и зачем? Мне кажется, что для себя я понял. Я понял, что просвещать широкую аудиторию надо.
Наталья Алексеева-Штольдер (Частный институт художественного творчества)
Эта проблема и в начале 21 века остается актуальной. Что нужно воспитывать аудиторию, а это очень сложно. Особенно зная российский менталитет. Что бы мне еще хотелось сказать. Очень важной проблемой, на мой взгляд, является то, что широкая аудитория плохо знакома просто с искусством ХХ века. Необходимо поднять общий слой людей до понимания того, что было сделано в ХХ веке. Это глобальная проблема. Иначе то, что сейчас актуально, продвинуто будет опять отрываться от ситуации в целом. Мне бы еще хотелось внести здесь некоторую полемику с Колей Селивановым. Я считаю, что к 18 годам может сформироваться человек как некое свободное образование, а вот стать художником-философом, как сказал очень справедливо Иосиф Бакштейн, это формируется позже. Вспомним, что этой же мысли придерживался Альфред Шнитке. Он вообще говорил, что “я смог создавать свое творчество, после того как переработал культуру, которая была до меня”. Я считаю, что в нашем веке процесс освоения этой культуры даже отодвинулся. Я где-то созрела к 33 годам. ТО есть, чтобы быть художником-философом, нужно время. Становление художника это процесс, это не мгновенно. А все-таки задачи педагогической работы состоит в том, чтобы сформировать личность, индивидуальность, которая могла бы что-то привнести в нашу жизнь. И это я считаю основной проблемой. И что бы мне хотелось еще сказать. Я уже 8 лет преподаю в таком частном, очень маленьком институте, который называется “Институт художественного творчества”, где учатся вместе музыканты, художники и искусствоведы. Это очень маленькое образование, но, тем не менее, в силу своих возможностей, мы пытаемся воспитывать таких личностей. Вот, пожалуй, и все, что я хотела сказать. Я очень благодарна, что мои студенты пригласили меня на столь интересное обсуждение.
Ольга Синицына:
Спасибо. Еще один художник хотел бы сказать.
Валерий Черкашин (художник):
Я хотел бы сделать конкретное предложение для Третьяковской Галереи. Я уже пытался как-то это сделать. Может быть тот человек, который выступал сегодня, заинтересуется этим предложением. Мы были в Далласком музее современного искусства и, возможно, не случайно познакомились там с директором по образовательным программам. Мы обратили внимание, что музей полон детей. Очень много детей все время. Я думаю, что они подходят к образованию немного по-другому. У них другой опыт. Они смотрят на то, что дети хотят. Дети родились сейчас, и у них потребность этого современного искусства естественна. Они не считают, что детей нужно специально образовывать. Это у них идет естественным процессом.
Я перехожу к конкретному предложению. Мы рассказывали о наших музеях, и директор образовательных программ заинтересовалась. У них есть средства, чтобы приехать, у них есть большие программы. Они делают это современное искусство с детьми на улицах, на площадях. Это естественный процесс их жизни. Они могут этим поделиться и помочь экономически для поднятия проектов в Третьяковской Галерее. Так что если есть интерес, можем дать координаты. Мы даже принесли кое-какой материал.
Ольга Синицына:
Я хочу предоставить слово еще максимум двум на короткие реплики. Пожалуйста. Только к микрофону и представьтесь.
Зоя Кутейникова (“Дени 4”).
Я говорю громко, меня все услышат. Меня зовут Зоя Кутейникова. Я здесь оказалась случайно, благодаря приглашению Валерия Черкашина. Я руководитель независимого творческого объединения, которое занимается Интернет-проектами по искусству. Это с одной стороны. А в моей общественной деятельности я президент фонда “Здоровые дети в здоровом мире”, поэтому тема вашей конференции меня заинтересовала. Наш фонд существует с 1995 года. Мы занимаемся, главным образом, детьми в раннем возрасте, от внутриутробного развития до примерно трех лет. Дело в том, что в России рождается только два процента здоровых детей. К окончанию десятого класса остается только десять процентов практически здоровых детей. Коррекция в развитии возможна только до…года. Так вот, наши специалисты, психологи, врачи и т.д. предложили систему эстетического внутриутробного развития детей. Дети начитали рисовать с полутора лет. И не только живописное направление, но и музыкальное. Потому, что учеными установлено, что на плод очень влияет музыка. Не всякая, но определенных композиторов и определенных инструментов. Очень хорошо влияет на развитие ребенка свирель, виолончель. Уже есть большой опыт такой работы. Одна художница из нашего объединения работает с детьми крайне запущенными, с детьми из детских колоний, пытаясь эстетическим воспитанием, уроками живописи вернуть их к нормальной жизни. Это дети-воры, дети-убийцы, дети-накорманы. Когда они видят, как реагируют на их замечательные работы, они говорят: “зачем мне воровать, когда я такой талантливый”. Поэтому я поддерживаю эту работу.
Алексей Лебедев
Я хотел бросить буквально одну реплику, вернуться к тому, о чем говорил Виктор Мизиано. Там была такая любопытная для меня мысль насчет исчезновения среднего класса и проблемы, которая возникает в этом направлении. Мне кажется, мы сейчас немного разучились определять, что такое средний класс в нашем новом обществе. Я пользуюсь традиционным западным каноном, по которому это люди определенного достатка, предполагающего определенную культурную потребность. Возможно, сегодня наш средний класс, этот тот минимум культурно-бытовых привычек, от которых человек не отказывается вне зависимости от падения уровня его жизненного достатка. Скажем, кофе по утрам. Получается так, что уровень дохода, позволяющий купить произведение современного искусства, у нас сейчас у одних, а культурные привычки, которые ориентируют на это, у других. И на самом деле, у нас сейчас две аудитории, с которыми нужно по-разному работать.
Иосиф Бакштейн
Я бы хотел сказать еще два слова. Была одна тема, которую мы, к сожалению, не успели обсудить. Это специфика образовательных программ в Москве и Питере, и каковы исторические причины такого разделения. На мой взгляд, в Москве больше озабочены работой с аудиторией профессиональной, поэтому наши образовательные программы ориентированы пока на это. В то время как в Питере, в большей степени, глубже и интереснее разработали именно эстетическую программу. И это, в частности, связано с тем, что в Питере есть такая благодарная аудитория, средний класс, люди, для которых неважно, кто они сами. И как раз современное искусство и способность его воспринимать связаны, видимо, с определенной ситуацией в городах, в стране в целом. И, может быть, после перерыва мы могли бы вернуться к этому вопросу.
Виктор Мизиано:
Одна только реплика, Леша, на твое соображение. Ты совершенно прав, говоря о наличии этих вилок. Это вообще проблема нашего общества. Она состоит в том, что у нас слишком много образованных людей для нашего уровня экономики на сегодняшний день. Поэтому проблема видимо и состоит теперь в том, чтобы реформировать систему образования. И государство уже делает эти шаги, чтобы опустить уровень культуры и образования нашего населения, чтобы необразованная, люмпенизированная масса охотнее включалась вот в эту полуразрушенную, деградировавшую экономику. Это проблема нашего общества. Люди слишком культурны, чтобы соглашаться на тот тип социального и экономического действия, который сегодняшнее общество позволяет. Поэтому и есть государственная программа понижения (это моя гипотеза государственной реформы образования) уровня культуры. Иначе общество не может развиваться, все слишком умные, слишком прихотливые.
Ольга Синицына: Но денег у них при этом нет.
Перерыв
Информационные ресурсы в области современного искусства и их роль в поддержке современного искусства.