ЕЖЕДНЕВНЫЕ
НОВОСТИ ИСКУССТВА@ARTINFO
В МИРЕ
В МОСКВЕ
В РОССИИ
В ПИТЕРЕ
В
ИНТЕРНЕТЕ ПЕРИОДИКА
ТЕКСТЫ
НАВИГАТОР
ОРГАНАЙЗЕР
ВЕЛИКАНОВ
ЯРМАРКИ
ТЕТЕРИН
НЬЮС ФОТОРЕПОРТАЖИ
АУДИОРЕПОРТАЖИ
УЧЕБА
РАБОТА
КОЛЛЕГИ
АРХИВ
ДМИТРИЙ ЦВЕТКОВ
"ШТУРМ"
|
|
<<14 декабря - 8 января
Крокин
галерея представляет "Штурм"
Дмитрия Цветкова. Графика. Вернисаж 14
декабря в 18:00. |
ДЕВЯТЬ ОТВЕТОВ ДМИТРИЯ ЦВЕТКОВА
на вопросы Александра Петровичева по
выставке «ШТУРМ» (бумага, карандаш)
А.П. Дима, ты снова возвращаешься к бумаге? В очередной раз делаешь передышку в своём увлечении объектами и бисером? Тебя это не утомляет?
Д.Ц. Меня это не утомляет! Это абсолютно естественный, я даже сказал бы, органический процесс, проходящий по-сути всю жизнь. С бумагой я не порывал никогда. Для меня искусство сродни физиологии. И разговор о нравится – не нравится как-то странен. Тем более если речь заходит об утомляемости. Здесь я не утомим в принципе! Это моё.Что касается бумаги и карандаша, то почему-то считают, что, мол, бумага и карандаш – это не материалы. Холст, масло – это вечное и прочее. В моём представлении, бумага, в хорошем смысле слова, беззащитны, их можно стереть и начинать всё заново, к тому же это чрезвычайно вариативный материал. Бумага, как известно всё стерпит. Что хочешь, то и делай. Сегодня рисунок такой, завтра совершенно другой. Холст, масло – это, действительно претензия на вечность, не меньше. Я не люблю этаких претензий, они очень часто гнусны и сомнительны. Мне представляется, что в «Снежной королеве» у Андерсена мальчик Кай написал слово «вечность» не льдинками, а именно маслом по холсту. Такая дремучая, музейная, тяжёлая претензия.
А.П. Если вернуться к прозе, тебе интересен момент игры, рокировки материалов? Кстати, масло на холст, насколько известно, ты тоже не гнушаешься намазать. И отвечает ли сегодня художник за качество своего произведения?
Д.Ц. Я вообще не хочу отвечать ни за что! Нет, конечно, перед самим собой я отвечаю и отвечаю за многое. Я отвечаю за качество, отчасти. Опять же и прежде всего перед самим собой. Как профессионал. Из рисунка, можно многое выжать, но по моему сугубому мнению, этот материал ни к чему не обязывает. А для меня это и важно. Вот, скажем, таксист. Он же не говорит поутру: «Вот сегодня я удивлю мир и проеду на гигантской скорости по Ленинскому проспекту!» Он просто честно делает свою работу. Пусть хотя бы попросту хорошо довёз тебя до места. Большего и не надо. Патетика, что я должен, кровь из носу, совершить поступок, принадлежит, на мой взгляд, откровенно маргинальным людям. И не важно, числится он художником или нет! «Сегодня я обогащу мир новым холстом или сконструирую атомную бомбу, и она всех убьёт!» Это уродливо, смешно и плохо!
А.П. Но ведь подобные интонации свойственны многим художникам, не испытывающим по этому поводу и толики комплексов. Мир удивлять с претензией его же апосля и уничтожить, увы, не то, что бы редкость, а тенденция. Мода. И принципиальными «медиумами» как и прежде, оказываются твои братья по цеху. Как бы ты к ним не относился.
Д.Ц. Я к художникам отношусь наилучшим образом и себя от них не отделяю! Я мыслю художественными категориями. Живу этим искусством. И ничего у меня, на самом деле, ближе искусства, нет. Но мне кажется, в каком-нибудь ХIХ веке бытовало мнение, что художник должен быть этаким демиургом. Я именно к этой категории авторов отношусь чрезвычайно скептически. Но в целом люблю всё, что не лишено художественности. Конечно, я люблю зарабатывать «бабки», но художественность - это одна из самых важных категорий человеческого сознания, даже для тех, кто прикрывает свою нежную душу художника неким агрессивным напускным драйвом.
А.П. «Штурм» - это из категории напускных драйвов?
Д.Ц. Вся штука в том, что я всегда любил рисовать всякие такие «войнушки». Потом у меня было обучение художеству профессионально. Я штриховал по-честному по-академически носы, уши. Я это очень серьёзно изучал. Меня вообще академическое искусство зажигало, пока я не понял, что самое ценное во мне, это то, что есть во мне! А тот пласт изобразительного искусства, что существовал до меня, он немножечко гнобит. И я из него начал выбираться, выплывать из этой истории искусств и возвращаться к тому же, что делал до своего академического обучения, что, собственно, делать и продолжаю. Я всегда любил рисовать такие огромные баталии. Мне вообще кажется, что вся история человечества, это сплошные войны и самые красивые вещи, человек изготавливал тогда, когда собирался убить ближнего. По мне, круче «Калашникова», бомбы и кирзовых сапог человечество не придумало вообще ничего.
А.П. Дим, давеча ты сказал, что художественность является одной из важных категорий человеческого сознания?! То есть сразу после кирзовых сапог?...
Д.Ц. Все эти Рубенсы, Ватто, Тицианы – это такие обеденные перерывы. Кругом война и лишь, когда она поднадоест, что-то создадут, восхитятся и снова продолжать рубить друг другу головы. Война – это совершенно нормальное состояние человека. В моём представлении, жить до восьмидесяти лет – это не прилично! Я когда утром подхожу к зеркалу, вижу отёкшее спросонья лицо, разрушающиеся зубы, опять же болящие ноги, но меня это не очень коробит внутренне. Я, как и прежде думаю, что на самом-то деле я молодой, хороший и энергичный, а то, что я вижу и чувствую – это метаморфозы не меня, а моей оболочки.
А.П. Дим, мне кажется ты закоренелый романтик и воинствующий эстет…
Д.Ц. Война – это абсолютно художественно! И я не романтик, а, скорее, художник реалист. Ведь мои работы делаются практически с натуры. Если, скажем, Левитан писал какие-нибудь облака, реки, Репин какие-нибудь заседания, бурлаков и прочее, что было когда-то. Я пишу с натуры, что происходит сейчас. Сейчас идёт война, абсолютно повсюду. Когда опять же утром я просыпаюсь, то по телевизору показывают, как валятся на город бомбы и понять не возможно то ли это очередной блокбастер, то ли последние известия о бомбёжки того же Багдада, либо это хроника того, что было лет 60 тому назад, но никто не отделяет себя от увиденного. Слишком убедительно.
А.П. Ты, как я понял, в армии не был. Может, в тебе что-то не реализовалось, может кто-то? Не персонифицируешь ли ты себя с этим многократно отрисованным «человечком с ружьём»?
Д.Ц. Я в армии не служил, о чём сегодня действительно жалею. Мало того, я и сейчас бы с удовольствием побегал бы с настоящим автоматом. Очень хочется пострелять. Не в кого-то, а просто, но по-настоящему, с грохотом, гильзами. Это не то, чтобы не наигрался, это нечто природное мужское, настоящая мужская работа, не возывающая комплексов.У меня раньше были комплексы, по крайней мере, пока не начались выставки, галереи, музеи и прочее. Я даже сам задавал себе вопрос: «Дим! Ну, чем, ты взрослый мужик, занимаешься!?» Кругом твои сверстники разруливают на иномарках, сидят сутками у компьютеров, жизни не видят, но тоннами перепродают, скажем, какой-нибудь никель или алюминий с Урала в город Копенгаген. Он, мог ни разу это никель и не видать, но при этом он является полноценным членом общества и не комплексовать. У него есть жена, дети, социальное положение, есть компьютер, в ряде случаев депутатская неприкосновенность. Но опять же, главное, что он не комплексует! Я со временем и уже давно перестал комплексовать и делаю то, что считаю нужным, то, что моё.
А.П. То есть, тебя уже не смущает статус свободного художника?
Д.Ц. Ни коем образом. Сейчас вообще великолепное время для занятия искусством. Всё дело в том, что сегодня в этом самом искусстве просто нечего делить. В нём нет ни больших стабильных денег, ни социальной ангажированности. И поэтому современные художники играют как бы на одном поле. И как только появятся деньги, гос. Заказ или ещё какая-нибудь штука, сразу же придут в это искусство очень талантливые, очень креативные, очень умные люди, но придут они из иной среды. У них будет всё, кроме одного принципиального качества – они не будут художниками. Они будут отлично общаться, лучше всё объяснять, но то, что они будут делать будет абсолютно нехудожественно. Но это никто не будет видеть, и никого это волновать абсолютно не будет. А художники останутся ни с чем, а всю оставшуюся жизнь будут, доказывать, что именно они-то и есть настоящие художники, а не те проходимцы.Сейчас люди работают в массмедиа, рекламе, архитектуре, дизайне, работают гоняльщиками нефти. И я уверен, если нынешний нефтегоняльщик, получающий, ну скажем тысяч десять долларов в месяц, узнает, что в будущем картина современного автора станет стоить полтинник, то он прекратит гонять нефть, а станет тем самым современным автором и он докажет, что он гораздо круче какого-нибудь там Цветкова, Батынкова или Кулика.
А.П. Ты опасаешься прихода в арт среду напористых яппи? Но, по моему, они уже в неё затесались и, мало того, уже кое что в ней определяют. Но может, что-то произойдёт с самим «художником», существом склонным к непрерывным мутациям.
Д.Ц. Художник – вещь достаточно маргинальная. Вспоминается масса проектов, где всё решали кураторы, а художники были лишь нужны как пластилин, если вообще были нужны. Существует такая народная мудрость - «Вид художника оскорбляет им созданное произведение». Это я хорошо заметил в городе Брюсселе на «Европалия». В то момент, когда всё было готово, то есть, когда художники сделали то, что от них требовалось, что от них ждали; пришли серьёзные люди в хороших ботинках, в хороших костюмах, с дорогими мобильными телефонами, пришли и сказали – ребята, до свидания, ваша миссия окончена! Теперь мы будем показывать ваши произведения президенту Путину. И чтобы духу вашего здесь не было. Я о том, что это абсурд, игра. В реальной жизни, в её реальных расстановках и рейтингах русских художников знают, чего не скажешь ни об одном нашем кураторе, которых за границей не знают. Они никому там не нужны и художники там тоже не нужны, но их хоть смотрят. Кураторские тексты скучны, нечитаемы, да и попросту не считываемы. Есть такая вещь, от которой я всегда бегу. Это вещь для внутреннего употребления. Существует автомобиль «Волга», летящий по просторам нашей страны и символизирующий собой силу, власть, деньги, благополучие. Но тому, кто делал этот автомобиль, кто им управляет и в голову не придёт сравнивать его со среднестатистической иномаркой. «Волга» - это бронтозавр на колёсах, но она заключает в себе как бы иную функцию. Как несут в себе другую функцию такие художники как Шилов, Глазунов или, скажем, группа «Любэ», которая поёт песню про батяню-комбата. Это вещь для внутреннего применения. А наши художники, в лучших своих проявлениях, выходят за эти рамки и общаются сами на интернациональном уровне, не зная при этом не иностранных языков, только своим произведениями.К слову сказать, иностранцы их тоже не считывают целиком. Русское искусство за рубежом не считывается абсолютно, но его интересно разглядывать.
