Очевидно, это не слишком оригинальное название. Но, думаю, периодически культурное сознание требует именно такой артикуляции.
Страшная догадка-вопрос мелькнула в моем сознании: – а существует ли сегодня искусство, и если существует, то в каких формах себя проявляет? Чем является сегодня искусство? Какие социальные и культурные функции связаны сегодня с искусством?
Эти размышления адресуются не искусствоведческой аудитории (там всем все об искусстве понятно, или почти все, расхождения в деталях). Я в большей степени рассчитываю на интерес новых креативных групп, появляющихся в культуре. Я говорю о специалистах, сознательно работающих с информационной средой на территории культуры. Я обращаюсь к менеджерам разного уровня, кураторам и проектировщикам.
Но для чего специалистам в этой области нужно ставить подобные проблемы? Разве не достаточно просто брать некий ресурс и с ним работать? По всей видимости, так и происходит в большинстве случаев. И также в большинстве случаев очень не велик процент удачных музейных выставок получившихся не благодаря а вопреки или непреднамеренно, а в контексте нашей темы – медийной, ничтожен процент удачных мультимедийных изданий, я не говорю об интернет проектах – они еще более интеллектуально и затратно емкие, а значит процент удач еще ниже.
Как проектировщику и менеджеру распознавать и выбирать то культурное содержание, которое релевантно сегодняшнему дню, а значит и будет востребовано, как с ним работать? И другой существенный аспект - в науке постановка проблем научного и ненаучного знания, его верификации, и как следствие этого, усложнение и утончение методов исследований уже давно приносят весьма ощутимые интеллектуальные плоды, а искусство, многократно измененное за то же время и представляющее собой совсем не то, чем оно являлось сто лет назад, опекается искусствознанием с методологией (“распознавалкой”) двухсотлетней давности. Поэтому мне и представляется, что такая постановка проблемы сегодня инструментально необходима. Но в первую очередь, побуждает к данному анализу рассмотрение явлений
культуры и искусства, в новом контексте, одним из слагаемых которого и является медийная информационная среда, формирующая как новые языки информационного обмена, так и новые формы для их (языков) взаимодействий.Давайте попробуем начать.
Вот, к примеру, мы становимся свидетелями таких явлений, в которых объекты искусства в 20 веке интерпретируются самыми передовыми интеллектуальными технологиями – семиотикой, психоанализом, когнитивистикой. Это объясняется, в первую очередь тем, что произведения искусства являются наиболее сложными и трудно локализуемыми языковыми феноменами. А именно язык, как известно, становится главным объектом познания уходящего столетия. Результаты этих интерпретаций составляют сегодня значительное содержание гуманитарных наук. Но происходит парадоксальная вещь (!) – искусство начинает заимствовать эти интеллектуальные технологии, переиначивая их в технологии для художественных высказываний.
Искусство утратило свой великий миф, а взамен ничего не смогло выработать? То есть в момент заимствования искусством неких гуманитарных технологий произошло необратимое превращение искусства во что-то иное? Что представляет собой сегодня этот капутмортуум цивилизации, оказавшийся в осадке, на дне информационного тигля? (Тех, у кого этот тезис вызывает непонимание, я не собираюсь никак убеждать – эти процессы можно различать, а можно “подумать об этом завтра”).
Схема происходящего понятна: объекты интерпретации искусства превращаются в стратегическое и идеологическое основание для его (искусства) проектирования. Как наиболее яркий пример, получают самое широкое распространение артистические направления семиотически-лингвистического характера (простите за некоторую тавтологию) – в бытовом языке - концептуализм, но я говорю о более широком явлении, которое точнее можно охарактеризовать как интеллектуальный художественный дискурс. Это наиболее авторитетное направление на сегодняшней артистической сцене, с которым связаны представления общества о “современном искусстве”, ярче всего демонстрирует кризисный “ген”, не проявляющий себя в условиях постиндустриального развития, но не позволяющий развиваться художественной культуре в контексте информационного общества, главными ценностями которого, является не только информация, а следовательно, моделирующие информацию и манипулирующие информацией стратегии, но и каждый конкретный человек, персонально участвующий в диалоге, в информационном обмене. Проблема видится в том, что создаваемые для публичной коммуникации, т.е. для диалога со всеми, с массовым зрителем, артефакты интеллектуальных дискурсов, неизбежно адаптируются, упрощаются. Иначе, произведения концептуализма, в частности, не будут ни понятны, ни интересны зрителю, даже элитарному, различающему содержание и регламент этих игр. Сложные языковые феномены превращаются в плоские одномерные схемы, зачастую сведенные к репрезентации произведения в названии. Или остаются парадоксальными шифрами, “очищенными” от всех художественных средств коммуникации, запускающих ассоциативные мыслительные процессы у зрителей (а значит и возможность диалога).
Вновь идея и концепт оказываются в центре нашего внимания. Но здесь начинает проявляться еще одно свойство актуальных художественных технологий. Большинство из них не являются “экологически валентными”, если позаимствовать термит у Гибсонов. Стерильная фильтрация идеи, стремящаяся быть прочитанной однозначно, формирует такие репрезентативные формы, которые оказываются не соответствующими естественности нашего восприятия, более того им (восприятием) игнорируемыми или отвергаются. “Человеку сенсорному” с этими артефактами очень не уютно, художественная коммуникация оказывается совсем не эффективной.
Общество делает большие усилия, чтобы из чувства самосохранения (культурной саморефлексии) впихнуть в себя эту пилюлю.
Хочется спросить, представляет ли собой данная стратегия, адаптирующая сложные интеллектуальные системы до уровня примитивной схемы, социальной ценностью? Замещает ли собой жест символической репрезентации идеи, все возможности художественного познания и моделирования мира?
Да, замещает, но в условиях культуры, критикующей.
Нет, не замещает, но в условиях культуры проектирующей.
Но концептуализм (или интеллектуальный дискурс, если угодно) подарил миру еще одно достижение. И действительная для сегодняшнего дня сила его в том, что он предельно перформативен. Сила этого художественного движения проявляется и становится очевидной в контексте электронных информационных систем, формирующих прозрачное культурное пространство. “Слон не пролезет в игольное ушко”...
Дальше.
Такое заимствование творческой интеллигенцией какой-либо гуманитарной (сегодня уже любой) технологии для художественных артикуляций не является единичным и случайным, а носит повсеместный и регулярный характер.
Эта четвертая природа (1 – физический материальный мир, 2 - его адаптация и интерпретация в языке, 3 - технологический слепок с объекта языка в гуманитарной технологии, и, наконец, 4 - артистическая схематизация этой технологии - “матрица”) формируется на наших глазах. Искусство заимствует, упрощает и имитирует политические стратегии и моделирование, исследовательские научные проекты, производственные технологии и т.п. Но эти продукты все больше напоминают некий фольклорный пересказ. Так, например, акционисты художественной сцены значительно уступают профессиональным игрокам политической элиты или медиаторам средств массовой информации. А репрезентативное пространство сегодня у них оказывается одно и то же – медиа. Без большого усилия можно понять, что самый радикальный художественный жест – находится на границе культуры, на границе общественного интереса. Отсюда в “современном искусстве” кроме жизненно важной критики столько деструктивной энергии, необходимой для завоевания хотя бы части внимания к своему существованию.
Но кроме инструментальных идеологий, у искусства, в его профессиональной мифологии, по-прежнему актуальной остается скрытая интенция – Настоящее. Например, (о чем-то), - это настоящие страдания художника, настоящая философская истина, настоящие “путешествия” в мир телесной боли и смерти, искренности и справедливости. Может быть только настоящее разочарование, его эмоциональное переживание, остающееся от понимания невозможности ничего Настоящего, при очевидной искусственности всего Мира Людей, представляет собой какую-то ценность? Это еще одна ключевая проблема для культуры скажем “нового времени” (начиная с изобретения фотографии), проявленная в контексте технологий мультиплицирования, технологий воспроизводства, блистательно описанная Вальтером Беньямином, но получающая особое развитие в эпоху компьютерного моделирования и генной инженерии. Но пытаясь сохранить формат данной конференции, скажу лишь то, что для музейного проектирования в целом, и для мультимедийных музейных репрезентаций в частности, эта острая проблема, на мой взгляд, не может быть решена с помощью технологий. Технологии создают эту проблему, но решать ее могут только методы проектирования. Это касается всего комплекса проблем медийной репрезентации музейного содержания.
Но вернемся к разговору об искусстве сегодня.
Так получается, что самые радикальные направления в искусстве оказываются по ряду вполне объективных причин в ситуации социальной маргиналии. За исключением конкурентности интеллектуального дискурса, использующего свою сильную сторону - перформативность в ситуации медиасреды.
Но и здесь есть над чем подумать. Давайте посмотрим на такие артистические проявления, как, например, заимствование рекламно-менеджерских интеллектуальных технологий. Их артистическая инверсия, разве вызывает большой интерес? Можно было бы сослаться на нашу родную “тяжелую” действительность – тяжелое “настоящее” не вмещающее игровое “ненастоящее”. Но аналогичная ситуация сегодня просматривается повсеместно, во всех уголках глобальной деревни. Пример с рекламой, который я привожу, мне представляется знаковым для сегодняшней ситуации И не только мне. Недавний гость из Америки, Лев Манович, выступая в Москве, озвучил очень близкий мне взгляд именно на рекламу. И дело здесь, видится вот в чем. Реклама по своей технологии, наверное, самый близкий к артистическому интеллектуальному дискурсу тип деятельности. И там и здесь мы имеем дело с семиотической манипуляцией и символической репрезентацией. Но давайте вспомним о недавно сказанном, о критикующей культуре и о культуре проектирующей, обитающей
сегодня в контексте информационной медиа среды. Так вот мне кажется, что перформативность необходима, но, к сожалению, только ее недостаточно для развития новых художественный идей.Что же представляют собой сегодня репрезентативные формы медиа среды, в которых проявляют себя художественные инновации? Я выделю две главные формы.
Это тезисы с позиций культуры критикующей. А другие доводы, с позиций проектирующей культуры всем хорошо известны, особенно в этом зале, и я не буду повторять об эффективности и грандиозности медиа.
Итак, кем сегодня становится художник, чего ждет от него общество (за какие труды деньги платит)? За культурное преобразование этого самого экрана (интерьера etc.), за дизайн. Что еще может предложить художник?
А вот что. В ситуации тотальности медиа технологий и моделируемости информационных объектов художник превращается в ключевую фигуру всего культурного процесса. Только необходимо принципиально изменить в своем сознании, как мне кажется, совсем устаревшее представление и об искусстве и о художнике. Искусство в ситуации информационного общества, наверное, стоит рассматривать как одну их интеллектуальных технологий, проектирующую сложные информационные объекты, манипулирующую языками, интерпретирующую культурную память (т.е. формирующую ресурсы содержания) с помощью создания ассоциативных систем и так далее в том же роде. А о художнике надо понимать следующее, что только проектирующее и моделирующее артистическое сознание способно “генерировать” эти информационные объекты, связывать разорванные нити культурной памяти, обновлять содержание наших диалогов, а в конечном итоге, сохранять цивилизацию от деградации. Основой этого процесса является, как ни странно звучит, стремление художественного сознания говорить, овеществлять свои собственные представления. Без этого желания сознание художника погружено в немоту, а культура регрессирует. Но оглушительная немота сегодняшнего искусства связана, еще и с полным непониманием необходимости устроить этакую ревизию, проанализировать весь технологический опыт художественной культуры в создании сложных языковых структур, превращая на этом пути профессиональный миф в необходимый инструментарий. Перед художником, пожалуй, никогда еще
не стояли столь значительные цели, и так же, наверное, никогда прежде художник не оказывался в столь беспомощном состоянии.Может быть история ждет от нас сознательных усилий для преодоления кризиса?
Селиванов Николай Львович
Художник, куратор, преподаватель кафедры Всеобщей истории искусств РГГУ, руководитель специализации "Кураторство проектов современного искусства".